Затем он вдруг вскочил и бросился к стойке:

– Когда она приходила? Когда?

Джакомо Бриаторе посмотрел на него с состраданием.

– Поверь мне, Паоло, она ушла уже очень давно, – сказал он. – Так давно, что поздно ее догонять. Она приходила рано утром. Отец ждал ее за порогом. Вид у нее был очень измученный, могу тебя заверить.

Шатаясь, как пьяный, Паоло вернулся за столик и уткнулся головой в сложенные на столе руки. Джакомо Бриаторе, ничего не говоря, поставил перед ним стаканчик граппы.

– Ничего, со временем все пройдет, – сказал он только.

В большинстве случаев жизнь подтверждает эту пошлую истину. Но не в случае Паоло Палладино.

Джакомо Бриаторе то и дело озабоченно поглядывал на молодого человека. Первую граппу тот опрокинул залпом, за ней вторую и третью. Потом он вынул из рюкзака какую-то книжку и листал ее, точно безумный. Затем, захлопнув книжку, просто сидел, глядя в пространство. Так он провел не меньше двух часов. Заходили другие посетители, кафе постепенно заполнялось людьми. Бриаторе только поспевал всех обслуживать.

Когда он посмотрел на столик в следующий раз, Паоло там уже не было. Только книжка в коричнево-желтой обложке осталась лежать на столе. Джакомо подобрал ее и поставил на полку, чтобы сберечь для Паоло.

Не имея понятия о символическом значении романа Тодди, бариста полагал, что сын Чезаре Палладино с горя просто забыл на столе эту книжку. Но он ошибался. Несчастный Паоло Палладино не желал больше держать у себя эту книгу, героям которой, в отличие от него, улыбнулось счастье, тогда как он навсегда потерял свою Клэр. Он не смог удержать ее, как сеть не может удержать воду. Печальная строка Неруды звучала у него в голове, когда он уходил из кафе: так коротка любовь, так долог путь в забытье[130].

Потом говорили, будто бы сын мастера Чезаре Палладино в тот же вечер пытался покончить с собой, прыгнув в Гранд-канал, но даже это ему не удалось.

Какой-то рыбак, который против обыкновения в тот вечер очень поздно возвращался на лодке, услышал всплеск и вытащил из воды несчастного молодого человека, не умевшего плавать. Один лишь бариста знал, что послужило причиной его отчаянного поступка, но он об этом помалкивал. Он только посоветовал мастеру Палладино, видевшему в безумной выходке своего отпрыска лишь еще одно доказательство того вреда, который наносит чтение, обращаться с сыном помягче и не скупиться на выражение искренней любви, которую он к нему питает.

– Поверь мне, Чезаре, он хороший парень. Со временем он научится твердо стоять на земле. Просто имей терпение – у него душа художника. Ну что мы с тобой в этом смыслим, а?

Чезаре презрительно фыркнул, но слова молодого баристы запали ему в душу. И потому в последующие годы отец и сын мирно работали бок о бок в мастерской, изготавливая светильники, среди которых появилось и несколько таких, которые по своей сказочной красоте нисколько не уступали тем, что висели в кафе «Settimo Cielo».

Но Паоло Палладино никогда больше не заходил в «Settimo Cielo», которое несколько недолгих недель было для него земным раем. Вирильо, вероятно, сказал бы, что для сына ламповых дел мастера это кафе стало тем, что он называл «антиместо», с той только разницей, что там не происходило устрашающего ускорения времени, однако для Паоло не менее пугающим было то, что оно там остановилось, свернувшись петлей, у которой не было ни начала, ни конца.

Новые посетители приходили и уходили, на стеллаже появлялись новые книжки, и роман Сильвио Тодди, в который Паоло засунул прощальное письмо своей возлюбленной, скрылся в заднем ряду, заставленный другими книгами, и со временем даже Джакомо Бриаторе перестал вспоминать о его существовании, а потом и вовсе забыл.

Паоло Палладино умер, прожив всего тридцать три года, неженатым и бездетным и был похоронен под проливным дождем на кладбище Сан-Микеле. И снова Джакомо Бриаторе стоял над свежей могилой рядом с Чезаре Палладино, потерявшим жену и сына, и беспомощно похлопывал его по плечу.

Жизнь не заботится о справедливости, просто некоторым людям везет в ней меньше, чем другим. В конце концов остаются только воспоминания. А светильники выдержали испытание временем, и после смерти старого Палладино один достойный молодой человек, пожелавший сохранить в Венеции это ремесло, открыл магазины «Венеция Студиум», в одном из которых Нелли чуть было не приобрела лампу Фортуни.