Гораздо вернее будет сказать: такова сплетня о нем, печатаемая даже в наше время. Испуганный обыватель увидел нечто ему непонятное (“измазанные какой-то краской женщины” – какой же именно? Неужто зритель был слепой? Или он не знает, что на сцене всегда подмазаны
Кажется, не было тогда листка, который как-нибудь по-своему не откликнулся бы на наш спектакль. Это была беспросветная ругань, дикая, чуть ли не площадная, обнаружившая все убожество ее авторов11.
“Новое время” от 3 декабря 1913 г. (№ 13553) в отделе “Театр и музыка” поместило следующую “рецензию”:
Спектакль футуристов
“На – брр!.. Гле! – брр… Цы! брррр
Это на языке футуристов, они меня поймут. Публика, надеюсь, тоже. П. К-ди”.
Т.е.: На-гле-цы! брр! – больше ничего не мог выговорить задыхавшийся от злобы рецензент.
В газете “Свет” от 4 декабря 1913 г. (№ 318) был “отзыв” под заглавием:
Вечер футуристов
Знаете ли вы общество бездарных художников дикого направления, в уме поврежденных людей? О нет, вы еще не знаете их! Это – футуристы, образовавшие “Союз молодежи”. Их “художественная” (!) выставка картин (?), к счастию, почти не посещаемая публикой, вызвала в печати достойное осуждение, порицание и презрение.
Футуристы пожелали заявить себя драматургами, декораторами и артистами. Решено – сделано. В гостеприимном театре веселого жанра 2 декабря состоялся лжеспектакль общества лжехудожников, под обидной для
Давали так называемую футуристами трагедию “Владимир Маяковский”. Лжепьесе предшествовал якобы пролог, в котором автор (некто в сером) вопиял гласом великим о том, о сем, а больше ни о чем. Весь эффект пролога-монолога заключался в том, что из набора слов, разухабистых выражений, сравнений публика не могла понять смысла речи. Его и не было.
Декорации маляров “Союза молодежи” – верх бессмыслицы и наглости. Одно полотно изображало нечто вроде жупела лубочной геенны огненной. На декорации фигурировали изуродованные фантазией футуристов утробные младенцы, обнаженные, кривобокие, бесформенные, неестественного сложения женщины, дикого вида мужчины, перемешанные с домами, лодками, фонарями и пр. Что желал сказать этой ерундистской картиной декоратор – разрешить никто не мог. В таком роде и другие декорации, остальные монологи и диалоги. Наудачу выбранные из словаря и бранные слова были составлены так, что они в общем давали словесную дичь, бессмыслицу…
И т. д. и т. п. “Критик” размазывал в таком стиле положенное ему количество строчек.
В “Петербургском листке” от з/XII 1913 г. (№ 332) некий Н. Россовский назвал свою рецензию: “Спектакль душевнобольных”. Подобные же отзывы появились и в других петербургских газетах: “Театр и жизнь” (4/XII, № 208), “Колокол” (4/XII – рецензия называлась “Новый трюк футуристов”).
Немедленно появились отклики в виде “писем из Петербурга” и в провинциальной печати. См. рецензии и в “Одесском листке” (от 5/XII 1913, № 293), “Варшавская мысль” (от 5/XII, № 339). “Новости юга” – Керчь (15/XII, № 279), “Рижский вестник” (от 13/XII, № 315), “Таганрогский вестник” (№ 326 от 15/XII), “Рязанский вестник” (№ 303 от 5/XII) и др.
И вот, в атмосфере, уже подготовленной подобной прессой, вслед за спектаклем Маяковского, 3 и 5 декабря шла моя опера12.
Сцена была “оформлена” так, как я ожидал и хотел. Ослепительный свет прожекторов. Декорации Малевича состояли из больших плоскостей – треугольники, круги, части машин. Действующие лица – в масках, напоминавших современные противогазы. “Ликари” (актеры) напоминали движущиеся машины. Костюмы, по рисункам Малевича же, были построены кубистически: картон и проволока. Это меняло анатомию человека – артисты двигались, скрепленные и направляемые ритмом художника и режиссера13.
В пьесе особенно поразили слушателей песни Испуганного (на легких звуках) и Авиатора (из одних согласных) – пели опытные актеры. Публика требовала повторения, но актеры сробели и не вышли.
Хор похоронщиков, построенный на неожиданных срывах и диссонансах, шел под сплошной, могучий рев публики. Это был момент наибольшего “скандала” на наших спектаклях!