В Крыму мне тоже не дали возможности отойти от тяжёлых размышлений. Постоянным потоком с курьерами шли записки, отчёты, справки, выписки и прочее. На каждом мелочном документе требовалось моя подпись. Всё это бесило! Настроение упало практически ниже плинтуса. Я швырнул бумаги прочь и пошёл к семье…
Интерлюдия
Небо в Крыму было ясное, а море спокойным. Мария с дочкой Машей были веселы и счастливы. Дочка не знала свою единственную сестру, Александру, которая умерла до её рождения. Сама Маша была очень любима родителями. Её гувернантка, Анна Тютчева говорила тогда своим подругам, что «вся семья обожает этого ребёнка» и что родители «осыпают её поцелуями. Императрица Мария испытывала "безграничное обожание» к единственной оставшейся в живых дочери. Александру же нравилось проводить с ней время, и он считал её своим любимым ребёнком. Государь даже как-то сказал Тютчевой, что «почти каждый вечер я прихожу кормить супом этого маленького херувима. Это единственная приятная минута за весь мой день, единственное время, когда я забываю о тяготящих меня неприятностях. У Маши были близкие отношения с её братьями. Она терпеть не могла, когда кто-то делал выговор кому-то из них. Это приводило её в настоящее отчаяние. Хотя она часто болела, но окружённая только братьями, Маша росла сорванцом, с независимым характером и сильной волей. Тютчева, правда, справедливо отмечала, что "дочь императора абсолютно искренняя и никогда не менялась в присутствии незнакомых людей».
Императрица чувствовала себя на новом месте просто замечательно. Каждый день было купание, прогулка, обед, чтение и музыка. За окном дома благоухали цветы и деревья, звенели неутомимые цикады. Вместе с Сашей и Машей она посетила Ялту, побывала на татарской свадьбе, осмотрела древнюю греческую церковь в Аутке. Супруг позволил ей строительство нового дворца в Ливадии, попросив только чтобы там был предусмотрен погреб для знаменитых крымских вин. Саша очень любил мускат и рислинг, не признавая французские и немецкие сорта. Вместе с архитектором Монигетти она решила, что дворец не будет чрезмерно пышным, так как Ливадия должна стать местом семейного отдыха. Главное чего хотела императрица, — это чтобы дворцовый ансамбль органично вписался в красивую южную природу. В последнее время несмотря на все заботы, которые её окружали, она стала замечать ухудшившееся настроение мужа.
— Саша, тебе надо развеяться. Ты совсем что-то смурной стал.
— Душа моя, неприятностей в последнее время навалилось…Сама понимаешь. Работаешь на износ, отдаёшь всего себя, а в ответ видишь только недовольство и раздражение. Иногда даже думаешь, может на самом деле народ пока и недостоин таких жертв.
— Милый, я знаю, ты делаешь для людей всё, что только можешь. Не всегда они понимают, что твои начинания для их блага. Прости их. Люди поймут со временем, как много ты для них сделал.
— Спасибо дорогая, за поддержку. Если бы не семья, то, возможно, бы я и не смог совсем справиться. Главное, что вы рядом со мной, — это настоящее счастье.
А документы из Петербурга все пребывали…Там явно назревало что-то нехорошее. Особенно беспокоили студенты…Молодые люди более не желали жить по жёсткому николаевском уставу. Прежний государь навёл в вузах чуть не полувоенные порядки. Все студенты были обязаны носить мундиры, ограничивалось получение образования для представителей непривилегированного сословия, были уволены многие лучшие профессора, которые власть находила «неблагонадёжными», насаждалось богословие, устанавливался жёсткий мелочный административный контроль. Молодёжь всё чаще насмехалась над установленными порядками, а теперь перешла к их ругани и саботажу. Появились внезапно требования отменить форму, понизить плату за обучение, вернуть в вузы уволенных «прогрессивных профессоров», прекратить действия стеснительных университетских правил.
В одном из писем государю доложили о деле студентов Заичневского и Аргиропуло, которые стали открыто пропагандировать среди учебных групп социалистические идеи. Они прямо говорили о том, что не следует слушать царя, а народу необходимо запасаться как можно быстрее оружием. Передавались государю и слова Заичневского: «Скоро, скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя будущего, знамя красное, и с громким криком: „Да здравствует социальная и демократическая республика русская!“ — двинемся на Зимний дворец истребить живущих там…» По этому делу было арестовано уже значительное количество лиц, и оно принимало всё больший оборот. Император внезапно осознал, что спокойный период его жизни завершился, но он не был бы самим собой, — стоиком до мозга костей, если бы отказался от продолжения борьбы. Пора было возвращаться в Петербург…
Глава 19
В столице во время отсутствия государя происходили бурные события. Так, студенты внезапно устроили настоящий бунт, требуя произнесения речи оппозиционного профессора Костомарова. Валуев отменил чтение лекции, справедливо полагая, что за ней последует демонстрация. Ответ произошёл незамедлительно, — в Петербургском университете начались беспорядки. Молодёжь свистела, топала, стучала книгами и пугала вузовских работников. Министр внутренних дел действовал аккуратно, но эффективно — активистов вылавливали и проводили с ними соответствующие беседы, особо рьяных отчислили и отправили служить солдатами в армию. Ситуация затихла, но ненадолго. Уже через пару месяцев похороны известного революционно-демократического поэта Шевченко студенты внезапно превратили в антиправительственную манифестацию…
Литератор того времени Никитенко так писал об этих событиях: «…так называемый образованный класс и передовые, как они сами себя называют, люди бредят конституцией, социализмом. Юношество в полной деморализации. Всё это угрожает чем-то зловещим».
Напряжение ослабло с наступлением лета, однако с началом нового учебного года вновь всё забурлило. Начальство попыталось упорядочить студенческую жизнь, введя матрикулы (зачётки), содержащие данные об отметках каждого студента, о взносах им платы за лекции, взысканиях, экзаменах. В матрикулах прописывались также правила для учащегося, за соблюдение которых он расписывался. Студенты отказались брать эти матрикулы, а на лекции почти перестали ходить. Пустующие кабинеты в вузах стали закрывать, но студенты взламывали двери и проводили там свои сходки. Тогда университеты закрыли, а в ответ — толпы студентов стали устраивать беспорядки на улицах. Дополнилось это негативным отношением к власти либеральных преподавателей. Крайним выражением этой неприязни стали прошения об отставке профессоров М. М. Стасюлевича, А. Н. Пыпина, Б. И. Утина, В. Д. Спасовича. В общественном мнении авторитет этих преподавателей взлетел до небес. Кроме того, распространились лживые слухи, что у студентов насильно отнята их касса взаимопомощи и то, что солдаты якобы били прикладами учащихся. Надо сказать, что дворянство, недовольное Александром встало на защиту студентов, периодически оказывая им финансовую поддержку. В этих обстоятельствах, сестра государя, великая княгиня Мария Николаевна встревоженно заявляла: «Через год нас всех отсюда выгонят», а граф Дмитрий Толстой в разговорах с приятелями высказывался в том роде, что через два года «у нас откроется резня».
Широко стали известны и разошедшиеся по столице мысли Никитенко, которые он продолжал выражать на литературном поприще, осмысливая происходящие события: «…Надо не иметь ни малейшего понятия о России, чтобы сломя голову добиваться радикальных переворотов…Да ведь я сапог не дам сшить человеку, который ничего не смыслит в этом ремесле…а здесь дело идёт о том, чтобы издавать законы для государства, направлять политику…Кричать, чтобы перекричать других и сделать свою мыслишку господствующей над мыслями всех своих знакомых… — в этом главная цель наша, а там хоть трава не расти…Вы говорите, что надо разрушить всё старое, чтобы потом создалось новое. Но разве это возможно!.. В общественном порядке бывают перестройки, а не постройки сызнова всего так, как будто ничего не было прежде…Не дразните правительство: вы заставите его, как в нынешней Франции, опереться на войско и массы…»
Радикалы тем не менее издевательски отнеслись к высказываниям Никитенко и им подобным, обозначая всех и каждого ретроградами. Словно бурный поток, либеральная идея сметала всё на своём пути. Молодёжь продолжала неистовство. Попытка освободить задержанных товарищей, привела к серьёзной стычке с полицией. В столкновениях было задержано более двухсот студентов, часть — были ранены и убиты. Для уменьшения растущих жертв Валуев приказал подвести к университетам пожарные насосы и разгонять с их помощью студентов. Одновременно с этим новый министр внутренних дел создал правительственную газету «Северная пчела» и попытался влиять на общественное мнение через неё, привлекая к этому делу и сочувствующего властям Никитенко. Но бороться даже с недовольным мнением (не действием) было крайне сложно. Число сторонников радикалов всё росло. В этом плане серьёзный удар по власти нанёс Чернышевский со своей заметкой «Научились ли?» по поводу студенческих беспорядков. В этой статье автор защищал студентов от упрёков в нежелании учиться. Он говорил, что русские студенты всегда хотят учиться, но им в этом мешают ужасные университетские правила. Молодёжь на своих стихийных собраниях зачитывала эту заметку и находила, что она как раз и отражает всю правду происходящих событий.
Прибывший в Петербург во время разгула студенческих демонстраций государь сразу же перешёл в активные действия…
Как быть? — вот в чём вопрос. Отвечать жёстко на студенческое движение — это значит просто снять симптомы болезни. Социалистические идеи лишь усилятся, да и высшее образование окажется под серьёзным ударом. Отвечать же мягко тоже нельзя, — «прогрессивное общество» сделает вывод, что теперь можно в любой момент «прогнуть» власть. Я решил действовать нестандартно и перехватить инициативу.
В течение короткого времени вышел целый ряд указов, которые поставили в тупик «прогрессивную общественность». Была отменена обязательная форма, но сохранена возможность её добровольного ношения как знак уважения к учебному заведению, убрано в качестве обязательного предмета богословие, но одновременно введено обучение разработанного мною курса философии, отменена плата за образование для выдающихся учащихся и одновременно повышены требования к сдаче экзаменов. Ликвидированы все мелочные правила, введённые Николаем, отменён полицейский надзор за студентами, разрешены студенческие сообщества. Практически исчезнувшие стипендии вновь восстанавливались и ставились в полную зависимость от показателей учёбы. Были приглашены обратно все профессора, ушедшие в отставку или уволенные за неблагонадёжность (критические высказывания по отношению к власти). На должность министра народного просвещения был назначен пользовавшийся огромным авторитетом, выдающийся хирург, прославившийся в годы Крымской войны, естествоиспытатель и педагог Н. И. Пирогов, отстранённый ранее Николаем из-за своих грубых критических высказываний относительно существующих порядков в армии и образовании.
Валуев был шокирован этими указами.