Она замолчала и тяжело вздохнула, глядя куда-то на солонку, что стояла посередине стола. Потом встала, взяла тарелку, выбросила остатки еды в урну и, убрав пустую тарелку в посудомойку, повернулась ко мне.
— Извини. Мне достаточно моего отца, который меня ненавидит. Добавлять к нему еще и твоих родителей будет слишком. Я не хочу в этом участвовать, — с этими словами она вышла из кухни, оставив меня одну.
***
Весь остаток вечера Волжак провела за ноутбуком. Не думаю, на самом деле, что у нее была какая-то срочная работа, которая требовала ее безотлагательного внимания, скорее, это был ее способ избежать разговоров. Я же поступила умнее – решила дать ей время для того, чтобы остыть и успокоиться. Может, позже мы еще раз это обсудим.
Но даже когда мы легли спать, Волжак не потеплела. Пробубнила «спокойной ночи» и отвернулась. Я лежала, изучая потолок и время от времени вздыхая. Я, правда, хотела, чтобы она поехала со мной. Правда, хотела познакомить ее со своими родителями. Потому что она – самый важный для меня человек. Человек, с которым я вижу свое будущее. С которым я вижу себя в старости, как бы это странно или самонадеянно не звучало. И я не хотела до самой этой старости скрывать все от родителей.
Да, возможно, Волжак была в чем-то права, и я была поспешна в своем решении вывалить на них сразу всю правду, но… Мне казалось, что я и так уже затянула с этим. Столько лет я молчу о том, что никогда не выйду замуж и не приведу в дом порядочного молодого человека. Но зато я могу привести порядочную молодую женщину. Более того, я очень хочу это сделать.
Спустя минут пятнадцать Волжак перевернулась на спину и проговорила:
— У тебя одышка или ты так показываешь, что негодуешь?
— Я не негодую, я… расстроена, — призналась я. – Но если ты категорично не хочешь узнать мою семью, я… Я могу принять это, — снова вздохнула я.
Волжак тоже вздохнула в ответ, и через пару мгновений тишины я услышала:
— Я не говорила, что не хочу их узнать. Просто мне кажется, ты должна их как-то… не знаю, подготовить? А явиться со мной и поставить перед фактом – это, на мой взгляд, слишком эгоистично.
— Это не эгоистично, это честно. И что в твоем понимании значит «подготовить»? Я должна как-то намекнуть? Рассказать им о группе «Тату», я не знаю? Сообщить маме, что ее любимый Киркоров – гей, а потом сказать, что и я тоже или как? – недоумевала я.
— Я не знаю, Ира! – в бессилии воскликнула Волжак. – Я просто не хочу, чтобы тебя выгнали из дома поганой метлой!
— Кать, — я окончательно повернулась к ней. – Мои родители, да, они консервативные. Но, скорее, маме грозит паническая атака, чем то, что они вышвырнут меня из дома. Я уверена. Да, мне безумно страшно при мысли о том, что я хочу им все рассказать, но… Я давно чувствую, что пора. И что я готова. Я хочу остановиться. На тебе. Я вижу свое будущее с тобой. Я четко отдаю себе отчет в том, что «тот самый человек» в моей жизни – это ты. И еще пару-тройку лет назад я думала, что никогда и ни за что не признаюсь родителям в своей ориентации, и уже тем более не захочу кого-то притащить в дом, держа за руку. Но… Ты поменяла все. И я хочу, чтобы они знали, какой потрясающий человек рядом со мной. И чтобы они были… если не счастливы, то хотя бы знали, что я не одна, — я смотрела на ее лицо, тщетно пытаясь разобрать выражение на нем. Но ночная тьма и задернутые шторы-блэкаут не давали мне этой возможности.
— Я не понимаю, когда ты научилась так легко меня склонять к чему-то, — вздохнула Волжак, но я услышала в ее голосе усмешку. – Тебя нужно было «передать» в торговый отдел.
— Это значит «да»? – не скрывая улыбку, уточнила я.
— Да, — проворчала Волжак. – Ты же мертвого заставишь подняться.
— Спасибо, — я тут же запечатлела на ее губах поцелуй.
— Отпуск через месяц, — пробормотала мне в рот моя любимая женщина.
***