Мой отец и мать Феликса познакомились несколько лет назад, вскоре поженились и стали жить вместе. Мы все стали жить под одной крышей: папа, мачеха, я и Феликс. С Анной мы быстро нашли общий язык. Я таяла от ее утонченности и той непостижимой ловкости, которая позволяла ей превращать моего вечно утомленного и раздражительного отца в сияющего, довольного жизнью здоровяка. А вот Феликс… Сказать, что Феликс мне не нравился, – не сказать ничего.

Феликс был на пять лет старше меня и, по мнению Альки и Иды, моих близких подруг, «весьма ничего». Темноволосый, высокий, сухой, внешне очень похожий на мать и… совершенно омерзительный тип. Если бы меня попросили найти слова, наиболее ярко характеризующие его, я бы не задумываясь сказала: «лжец», «пройдоха», «кровосос». И на подвиги, вроде поиска моего бездыханного тела в эпицентре вооруженного погрома, он однозначно не был способен.

Но сны – тот сорт материи, который кройке не подлежит, поэтому…

Феликс укладывает меня на носилки и смотрит на меня хмуро, заботливо, напряженно. У него на голове краповый берет и серо-голубой камуфляж. И… крылья. Невероятно, но у него за спиной – два сложенных, гладких крыла!

– Феликс, – шепчу я, – да у тебя же крылья, Феликс! Прошу тебя, дай мне их! Я их верну. Не испорчу, не порву, я обещаю!

А Феликс молчит. Глаза темнее маслин, скулы окаменели, кожа белая как бумага.

– Лика, не нужно, – просит он.

Но я сползаю с носилок и повисаю на нем, вцепившись в плечо. На плече нашивка: пикирующий орел с выпущенными когтями. «Феликс, мне нужны эти крылья больше всего на свете, понимаешь? – мой голос срывается до хриплого шепота. – Я же стану сильной! Сильной, быстрой и неумолимой! Как бумеранг, как сокол, как ангел возмездия…»

«Девчонка бредит», – где-то вспыхивает чужой голос и тут же меркнет.

«Кровопотеря… Перелом ребра… Сюда ее! Поехали! Эй, вторую тоже прихвати, рассечение на затылке, без сознания. Давайте булками шевелите, девчонка что-то мне совсем не нравится…» – голоса загораются и тут же угасают. Феликс молчит.

– У тебя есть минута-две, – наконец говорит он. – Потом крылья вернут тебя.

Как, уже?! Поворота головы мне достаточно, чтобы разглядеть развернутый веер перьев за правым плечом. Я приседаю и, словно подброшенная невидимой пружиной, – взвиваюсь ввысь. Крылья несут меня так быстро, что воздух начинает обтягивать тело, как полиэтилен. Голова врастает в плечи, слизистая глаз мгновенно пересыхает, я зажмуриваюсь и…

Просыпаюсь. Этот эпизод про Феликса снился мне чаще всего. Но был и другой.

Я сижу на узкой металлической скамье. Это полицейская машина: задняя ее часть, два на два, в которой перевозят задержанных. Передо мной металлическая решетка, отгораживающая сиденье водителя. Я никогда не была пассажиром подобных автомобилей, но обстановка не вызывает во мне ни удивления, ни страха. Я спокойна, я словно под завязку засыпана гравием и залита бетоном: биооболочка, а внутри – монолит. Меня не сломать.

Я не вижу своих рук, они за спиной. С браслетами на цепочке. Смотрю на свои колени, обтянутые черной синтетикой и на… свои черные ботинки, с истертыми от ударов носками.

Отчего-то мне становится радостно. «Крови много не бывает», – говорю я и двигаю задницу поближе к прутьям, обрамляющим сиденье водителя. «Крови много не…» – я упираюсь лбом в металлическую перекладину и…

Открываю глаза. Так заканчивался второй эпизод. С неизменным ощущением давящей на лоб железяки, от которого не удавалось избавиться еще долгое время после пробуждения.

А потом снилось еще что-то… Но я никак не могла вспомнить, что.

– Как там Ольга?

– В порядке. Распродала то немногое, что уцелело, и закрыла магазин.