И вот тогда его выдержка дала трещину: он занервничал. Нож в моей руке, которым я угрожала ему, испугал его не сильнее, чем палочка от мороженого. Но тот факт, что я узнала его, заставил его напрячься. Он явно был раздосадован тем, что обнаружил себя. Крайне раздосадован и зол.

Но что его злость в сравнении с моей. Мой сорт злости вырос на таких обильных слезах и разросся до такого невообразимого размера, что ствола вполне хватит на то, чтобы выпилить для тебя крест, Феликс. И приколотить тебя к нему, подонок. Какое счастье, что моя душа выбрала себе в качестве временного пристанища тело уличного головореза, а не какой-нибудь немощной старушки. Феликс не умел драться, я знала это. После своих ночных похождений он не единожды приползал домой с разбитой головой, без денег и телефона.

Я рванула к нему. Сухое, жесткое, сбитое тело слушалось меня идеально, оно несомненно знало, что такое драка. Я была уверена, что Феликс даже увернуться не сможет, не говоря уже о достойном отпоре. Но моя рука не успела коснуться его лица. Он перехватил ее, вывернул запястье – и я, едва поняв, что произошло, получила тычок в спину, отлетела от машины и растянулась на тротуаре.

Феликс захлопнул за собой дверь, и машина тут же рванула с места. Я ринулась следом, разъяренная этим неожиданным отпором и обрадованная тем, что мне попалось тело, которое было в состоянии драться, преследовать и бороться. Мои собственные ноги не умели бегать так быстро, так что впечатления были примерно такие же, как если бы я пересела с пони на машину стритрейсера.

Расстояние между мной и машиной неумолимо увеличивалось, пока она не притормозила на светофоре. Я бросилась вперед на максимуме своих физических возможностей. Красный горел очень долго, но я все равно не успела их догнать: сначала перед глазами поплыла золотистая пыль, потом зрение стало туннельным, а когда несущие меня ноги подкосились и тело рухнуло на землю, – меня в нем уже не было.

Облегчение, накатившее на меня, было сродни тому, какое испытываешь, вернувшись после долгого путешествия в родную квартиру. Ах, не хватало разве что чашечки чая и пары шерстяных носков…

Я резко села и обернулась, вглядываясь в темноту. Тело, которое несколько секунд назад покорно выполняло все мои команды, лежало на тротуаре. Ох, бедняга… «Начинаешь использовать парней, Вернер, да еще таким жестоким образом?» – подал голос мой внутренний циник. Потом пацан медленно поднялся, ошарашенно оглядывая разорванную майку и штаны, развернулся и зашагал в противоположную сторону…

– Лика? – Ида заглянула мне в лицо и затрясла за плечи.

И только тогда я заметила, как жутко раскалывается голова и пульсируют от боли ободранные ладони и щека. Ох, как больно.

– Пришла в себя! – объявила Алька.

Феликс даже не обернулся.

– Как ты? Ты что-нибудь помнишь? Ты даже не представляешь, как напугала всех, – Ида прикладывала платок к моей разбитой скуле и старательно поправляла волосы.

– Я в порядке, – холодно ответила я. – И я все помню.

– Лика, мы едем в больницу… – начала Алька.

– Я не хочу в больницу. Я в норме, – отрезала я.

Девчонка за рулем посмотрела на меня в зеркало, презрительно сощурив глаза.

– Я бы на твоем месте не отказывалась, – подала голос она.

– Лика, прошу тебя, – зашептала Алька.

Я пропустила все это мимо ушей и, сжав челюсти, уставилась на Феликса. Да, я не сразу узнала его: он очень изменился, слегка отрастил волосы и бороду, одет теперь прилично, как… взрослый. Но он! Он не мог не узнать меня! Едва ли я разительно изменилась за этот год. Разве что подросла на сантиметр и прибавила в объеме груди, ха! Альку с Идой он наверняка узнал тоже. Однако предпочитает вести себя, будто видит нас впервые! Хочет подбросить меня до больницы, и поминай как звали!

Я снова сжала кулаки.