— Товарищ мичман, посмотрите, ну никак стопор крепления штекера кабеля кормовой шахты не стаёт на место, — отвлёк Глебова старший электрооператор старшина 2 статьи Ковтун Валера.
— Эх, молодо-зелено! Привыкли с ходу, совать не раздумывая. А если не лезет? Железо — оно хотя и железное, но так же, подобно всему живому, требует терпения, умения и ласки. Ты покумекай, присмотрись, примерь, подмажь маслицем, выбери положение и подход! Вот тогда-то всё станет на свои места без сучка и задоринки. Стопор — он для чего? Да чтобы при качке, тряске, других колебаниях и сгибаниях прочно удерживать штекер. Посему в гнездо он входит только в строго определённом положении. Вот ты, Валера, и найди его! Понял?
— Пульт пристыкован! — доложил Христенко.
— Что, «агрессоры», зашевелились — забегали! Ведь ракет-то пока нет, — показал свою «тыковку» рядом с пультом лейтенант Селищев и любопытствующе пошевелил ниточкой жидких усиков, как бы принюхиваясь к обстановке.
Старшим по званию замечаний не делают и Глебов, смачно сплюнув за борт, доложил:
— Товарищ капитан-лейтенант, пульт пристыкован и готов к работе!
Командир ракетной боевой части громко объявил:
— Проверяется система спецгидравлики! Затем, наклонившись к микрофону, скомандовал в 4 отсек: — Дать давление в напорную магистраль спецгидравлики!
Доклад об открытии запорных клапанов на магистралях ещё не успел дойти до командира боевой части, как, сопровождаемое шипеньем «пс-с-с», над пультом повисло желтоватое облако мельчайших капелек масла. Хитрый Христенко сразу же отскочил в сторону за выступающую кромку кормовой шахты. Мичман Глебов пытался что-то доложить командиру боевой части, но из-за шума тот ничего не слышал. Весь фонтан распылённой гидравлики, возникший из-за неплотностей соединительной гайки, достался Селищеву.
Над жёлтой тучкой показалась макушка его «тыковки», которая как бы парила на этом облаке. Глаза лейтенанта были закрыты, по усикам стекали капли масла. Неизвестно к кому обращаясь, он то ли требовал, то ли просил: «Брось орошать!»
Возникшая пауза замешательства прошла. Командир боевой части дал приказание перекрыть напорную магистраль. «Пс-с-с» утихло, облако капелек тумана веретённого масла, подхваченное тягой слабого ветра, сместилось в сторону моря. Лейтенант Селищев, как степной истукан неподвижно застыл, обильно умасленный подношениями окалины, которая незаметно попала под гайку и стала причиной всего этого происшествия.
— Праздное любопытство, товарищ лейтенант, оказывается, может быть наказуемое, как и небрежность. В таком «смазанном» виде, вы, любопытствуя, просклизнёте в любую щель, но не советую. Веретённое масло не токсично. Следуйте в душ и хорошенько помойтесь. Не торопитесь, в вашем скользком положении можно упасть и очень больно, — закончил своё обращение к Селищеву командир ракетчиков и пригласительным жестом руки указал путь следования по трапу вниз на пирс.
Как говориться, «досталось на орехи» и мичману Глебову, и старшине 2 статьи Ковтуну, и матросу Христенко. Все ракетчики сделали вывод, что в их службе мелочей не бывает. Любой малейший промах может привести к непоправимому.
Работа — работой, но существующий распорядок дня, зажатый дисциплиной секретности, без разрешения командира не позволял личному составу после 18.00., кроме дежурно-вахтенной службы, находится на корабле.
Лейтенант Липовецкий частенько такое разрешение брал. Вечерами допоздна «на пузе» проползал все шхеры и рукотворные лабиринты железных конструкций, исследуя и изучая бесчисленные системы и механизмы корабля. Зачётов нужно было сдать уйму, конца-края их не было видно. Службой было заполнено всё время, но жизнь иногда восставала и вплотную ставила вопрос: разве это и есть то, что называется человеческой жизнью?
Молодые, здоровые, образованные мужики, добровольно принудительно надевшие форму одежды военнослужащего, однажды, не всегда неожиданно для себя, обнаруживали, что их «внутреннее содержание» плотно упаковано и опутано железной непробиваемой паутиной безразличия политического режима к отдельной судьбе каждого из них.
Формально «забота» о мощи Вооружённых сил была «на высоте». «Высота» была столь высокой, что «руководящий и направляющий» режим не мог увидеть, за созданными им же, условностями этой высоты, основную составляющую мощи — жизнь отдельного военнослужащего. Сама система была такова, что если кто-нибудь из числа рядовых военных, дослужившись до высоких чинов, забирался на эту «высоту» в лагерь руководящих и направляющих, то, согласно новообретённого статута, надевал «тёмные розовые очки» и тут же терял способность различать и видеть в массе людей судьбу и жизнь отдельного человека.
Для этого отдельного человека друг-товарищ Иван Петрович или Вадим Константинович, недавно подкупающе демократичный, на службе и в быту станет недосягаемым «товарищем?! адмиралом», «товарищем?! генералом», «товарищем?! министром» и так далее. Более того, если кто-то из честных сослуживцев, по своей наивности, обратится к нему по имени- отчеству, минуя статутную приставку напомнит о существовании отдельного человека, то сразу же получит «по морде» и контраргумент типа: «ну и что, вот когда я служил, то жизнь была гораздо хуже». Хуже такого аргумента, ничего хуже уже быть не могло.
В такой системе только самый «верхний» или «верховный», сидящий на пирамиде власти, мог кое-где пробить брешь в этой «высоте» и улучшить жизнь людей в военной форме.
Родной Советский народ о фактическом житие своих защитников ничего не знал. Он привык к мысли, что Советский воин прямо со дня своего рождения всегда готов умереть за свой народ и партию. Ему — народу сознавать этот далеко не факт было вполне достаточно, тем более, что видел он своего защитника только в блеске парадов и кинохроник, а также в период отпусков. Всё остальное было табу — завеса секретности. Трудности? — конечно, были, но Советский воин всегда их «успешно» преодолевал, таким образом, учиться военному делу настоящим образом у него просто не хватало времени. Отпускники, зная какой перечень трудностей и лишений их ожидает на службе «прожигали» свой отпуск каждый на свой лад. Режим тотальной секретности принуждал военнослужащего умалчивать о фактических условиях своей жизни и службы. Даже своим родным, где служит ему разглашать запрещалось. Куда уж тут простому народу было знать, как, где и чем живут их защитники.