Клебек был человеком строгим при выполнении формальностей и отличался преувеличенной приверженностью к определённым порядкам, словом, слыл в калужском обществе педантом. И прекрасно знал, что в подобных делах, когда дело касается завещания, медлить нельзя. Ибо доверитель может отдать богу душу в любой момент.

Он отложил все дела в Калуге и отправился в Селиваново по первому же зову своего доверителя.

И как оказалось: поспешил Клебек вовремя, потому как его доверителю становилось час от часу всё хуже и хуже.

Карл Фридрихович был человеком хладнокровным, для которого дело превыше всего, а все эмоции и переживания – вне службы. Он незамедлительно проследовал в спальню хозяина. Рядом с ним находился доктор.

Казалось, что Лев Дмитриевич находится в забытьи…

– Как он?.. – участливо поинтересовался Клебек.

Доктор многозначительно закатил глаза и произнёс суфлёрским шёпотом:

– Увы, медицина бессильна… Господин Селиванов – в крайне тяжелом состоянии, но в твёрдой памяти и здравом рассудке. Это я могу, как врач засвидетельствовать.

Клебек удовлетворённо кивнул.

– Тогда как очнётся, надобно безотлагательно преступать к делу.

– Как вам будет угодно…

Лев Дмитриевич очнулся через полчаса. К тому времени Клебек расположился за небольшим столиком, приготовившись писать завещание. Засвидетельствовать его должны были доктор и Пётр Петрович Муравин, за которым уже послали слугу.

– Итак, Карл Фридрихович, пишите… – едва слышно произнёс Селиванов.

Прошло примерно около часа, прежде чем доктор и господин Муравин смогли войти в спальню умирающего и засвидетельствовать завещание.

Клебек откланялся, пожелал Селиванову скорейшего выздоровления (хотя понимал, что дни его доверителя сочтены) и отправился в Калугу.

– Пётр Петрович… – обратился Селиванов к своему другу, – задержись, голубчик…

Селиванов и Муравин долго разговаривали тет-а-тет. Никто не догадывался о содержании их разговора…

К вечеру Лев Дмитриевич покончил со всеми формальностями, касавшимися его имущества, и почувствовал приближение своего последнего часа. Он приказал дворецкому послать за отцом Феоктистом, священником церкви Вознесения, что в трёх верстах от имения.

Явился отец Феоктист. Двадцать лет минуло, как он получил приход. Священник хорошо знал здешних помещиков и Селиванов отнюдь не вызывал в нём симпатий. Ибо служитель церкви подозревал его в смертном грехе – убийстве…

Хотя это было делом минувших лет, и местный урядник, расследовавший смерть госпожи Селивановой и молодого управляющего имением, установили полную непричастность Льва Дмитриевича к сему прискорбному обстоятельству, отец Феоктист был уверен в обратном. Теперь же он хотел услышать покаяние из уст умиравшего помещика.