Все было прекрасно, пока она не попробовала свою забаву на Чарли Джеферсоне, в то время студенте колледжа, который на поверку оказался не столь мягкий, как казалось вначале. Энни к тому времени исполнилось уже четырнадцать, но она была мала ростом для своих лет. И прятала грудь под мешковатой рубашкой, чтобы сойти за десятилетнюю.

Чарли по первой же ее просьбе дал ей пятидолларовый банкнот, но она мельком заметила, что бумажник у него довольно тугой. Она отвлекла Чарли — точнее, думала, что отвлекла, — и потянулась за бумажником, но он оказался проворнее, схватил ее за руку, и все ее дерганья, брыкания и вопли «Грабят! Насилуют! Убивают!» не производили на него никакого впечатления вплоть до прихода полиции. А потом, к ее крайнему изумлению, он заявил полицейским, что она — его младшая сестра, которая вздумала бежать в какую-то банановую республику, и что он ведет ее домой. Может, потому, что дежурный офицер не знал ее, а может быть, потому, что и у нее, и у Чарли был невиннейший вид, их обоих отпустили. Чарли, чья хватка не ослабевала ни на минуту, потащил ее к своей машине.

— Изнасилователь малолетних! — упираясь, вопила она.

— Я — студент колледжа, — невозмутимо парировал он, — а вот мои родители действительно изнасилователи малолетних. Они коллекционируют таких неисправимых щенков, как ты.

Оказалось, что его родители преподают в экспериментальной школе для трудных подростков. Там делали упор на индивидуальный подход, а не на дисциплину, и Энни первым делом предложили посещать занятия по греческой и римской мифологии. Но даже после этого Энни продолжала демонстрировать свой строптивый нрав, и Джеферсонам потребовалось несколько месяцев, чтобы завоевать ее сердце и убедить, что она все же кому-то нужна.

Она редко встречалась с Чарли, который в то время поехал изучать архитектуру, но не забыла, что он сделал для нее. Она была уже красивой восемнадцатилетней девушкой, когда он на все лето приехал домой. И вновь то провидение, которое свело их несколько лет назад, дало о себе знать.

Сначала казалось, что из их отношений ничего не получится. Пытаясь освоиться в социальном круге Джеферсонов, Энни почувствовала себя безнадежно отсталой и отверженной. Хотя в общих чертах она научилась себя хорошо вести, но тонкости светского этикета — о чем говорить, как обращаться, как правильно использовать столовые приборы, как одеваться, как поддерживать вежливую беседу, как себя держать в различных ситуациях — все это не давалось ей. «Я никогда не буду достойна тебя», — говорила она Чарли, а он только смеялся в ответ и убеждал, что научит ее всему, чему нужно.

Он умел найти верный подход. Как мифический герой Пигмалион творил свою Галатею, так Чарли буквально создавал ее, развивая в ней ум, честолюбие, воспитывая жажду к новым знаниям. Она поклялась, что никогда не даст ему повода пожалеть об их любви.

С помощью Чарли она окончила школу и поступила в колледж. Он учил ее всему, что знал и любил в архитектуре, поощрял ее художественные наклонности. Одно время она мечтала пойти по его стопам в архитектуру, но в конце концов выбрала внутренний дизайн, а на последнем курсе переориентировалась на общий дизайн.

Они с Чарли поженились.

Вместе они основали «Фабрикэйшнс». До его смерти она и не представляла себе, насколько от него зависит. И как же трудно было пробиваться самостоятельно в этом суровом реальном мире!

— Энни? — Голос Дарси вернул ее к действительности. — Иди-ка сюда, взгляни на это. — Дарси усилила звук телевизора. — Кажется, присяжные снова в зале суда. Они улыбаются и переглядываются. Вот черт, мерзавец, по-видимому, все же выкрутился.

Энни поспешила в жилую часть комнаты. Ей не приходилось спрашивать: «Какие присяжные?» Процесс над Мэтью Кэролайлом по делу об убийстве был одним из крупнейших событий за последние несколько лет.

— Они что, оправдали его?

— Они еще не огласили вердикт, но, видно, судья собирается что-то сказать.

Показали присяжных заседателей, восьмерых женщин и четверых мужчин, судью — женщину средних лет, переговаривающуюся с судебным приставом. Их портреты были во всех газетах, на местном и центральном телевидении. Процесс был долгим, все доводы и защиты, и обвинения без конца пережевывались в прессе. Окончательные аргументы были представлены несколько дней назад, и с тех пор присяжные совещались.

Энни с самого начала испытывала смешанные чувства по поводу этого разбирательства. У нее было ощущение, что, казалось бы, два абсолютно не связанных между собой процесса — строительство собора и суд над Мэтью Кэролайлом — множеством нитей переплетены друг с другом. Поскольку Франческа Кэролайл являлась главной движущей силой строительства собора, ее насильственная смерть и последовавший за этим процесс над ее мужем бросали тень и на проект.

По мере того как медленно, но неуклонно — камень за камнем — строился собор, так же медленно и неуклонно разрушалась репутация Мэтью Кэролайла. У прессы не было сомнений в исходе процесса: если верить им, он был уже осужден и признан виновным.

Но что касается собора, то тут дела шли довольно успешно.

Теперь камера была направлена на обвиняемого, сидящего в напряженной позе среди своих адвокатов. Лицо у него осунулось, вокруг рта залегли морщины, которых — Энни была в этом уверена! — не было в тот день, больше двух лет назад, когда он разрушил ее надежду спасти «Фабрикэйшнс». «И куда только девалось все его высокомерие?» — подумала она.