— Ох, если бы ваши обширные познания хоть как-то помогли сформировать базу доказательств!

Вика возмутилась:

— Еще сегодня с утра, без меня, вы ничегошеньки не знали, а теперь знаете все. Или почти все. И еще обижаетесь, что я вам доказательств не додала!

— Не в обидах дело, — задумчиво проговорил Пролежнев, пытаясь повести неподвижной бровью. — Вы чересчур вторглись… Ведь сами не понимаете, что наделали! Выбежали к телекамере, пальцем шевельнули, камушек бросили — и сорвалась лавина, и покатилась. Чем все закончится, неизвестно. Будем ждать. Кто его знает, может, все к лучшему? Все эти ваши богатыри на водных велосипедах всполошились и теперь набросятся друг на друга отношения выяснять. Стало быть, вылезут где-нибудь обязательно, нашумят. Худо-бедно лавину мы пока контролируем. Было бы хуже, если б все случилось само собой, неожиданно, и мы бы совсем ничего не понимали. Поглядим, поглядим…

Он налил чаю себе и Вике.

— И все равно скверно! — вдруг воскликнул он. — Почему бы вам, Виктория Сергеевна, сразу не прийти к нам, не рассказать все давным-давно?

— Вы же объявили свой ужасный розыск. Я с ума сходила со страху, когда всюду натыкалась на физиономию в шляпе и подпись “Особо опасная преступница”. Да и что я могла вам рассказать? Разве что киллера описать. Тогда я еще не знала, что он связан с бандой, а банда — с Дуниным. А вы бы все равно не поверили: ведь целая толпа каких-то кретинов видела меня у Сумасшедшего дома с автоматом. Даже портрет мой состряпали. Кстати, правда ли, что его рисовал известный художник?

Пролежнев кивнул:

— Очень известный — Панарицкий. Народный художник, заслуженный деятель чего-то, чего-то академик. Он живет в Сумасшедшем доме и как раз вышел прогуляться, когда вы бежали.

— Полный бездарь! И академик наверняка липовый, из теперешних самозваных академий, — презрительно заметила Вика.

— Что вы! Академик самый настоящий! Только он пейзажист, мастер лирического плана. Я у него дома был, когда он вас рисовал, и видел тьму его картин на стенах. Там кругом и сплошь березки, березки и небо такое серенькое. Очень симпатично, но среди березок ни души. Может, в портрете он и не силен, но это не умоляет его заслуг.

— Нет, признайтесь: он нарисовал меня отвратительно! И непохоже. Вылитый Чарли Чаплин!

— Не пойму, чего вы так возмущаетесь? Да если б он хорошо и похоже нарисовал, вас бы давно задержали.

— Все равно противно. Я далеко не урод, и если…

В эту минуту в дверь заглянул какой-то мужчина в валенках и сделал в сторону Пролежнева губы трубочкой. Пролежнев поднялся и выслушал в дверях сдавленное бормотание пришедшего. По мере бормотания его лицо заметно тускнело.

— Катится лавина! — сказал он озябшей Вике, когда незнакомец ушел. — Только что на запасных путях железнодорожного вокзала обнаружен труп Владимира Всяких — Духа, вашего киллера.

— И при нем куча денег, полученных за убийство Малиновского? — предположила Вика.

— Ну, что вы! Конечно, денег нет. Сидит он в отцепленном вагоне, как человек рассеянный, а в сумке у него только грязное полотенце и лапша “Доширак”. Удар ножом в сердце. Свои убрали. Не исключено, что кто-то из троих богатырей. Завтра в морге вы должны опознать труп.

Викины замерзшие ноги в сапогах за колено мигом онемели и стояли где-то далеко под столом совсем отдельные и чужие. Зато бутерброды с колбасой содрогнулись внутри организма и двинулись вспять.

— Да не волнуйтесь вы так! — безмятежно сказал Пролежнев. — Это довольно неприятно будет, но недолго. А сегодня я вас больше мучить не буду, только протокол подпишите. Да прочитайте сначала!