Слово показалось мне знакомым. Это какая-то сказка. Наверное, братьев Гримм. Может, я слышал её в детстве? Или это снова ассоциация, выданная Виллафридом?
Анестезия начала действовать, путая мысли. Всё подернулось туманной дымкой, покосилось, но тут же прояснилось и выровнялось. Карлик подошёл с причудливой железкой в руке: она походила на разлапистый кухонный комбайн минимальной комплектации, только с сорванным корпусом и утыканный жутковатого вида блестящими иголками, крючками и лезвиями. Трудно было даже вообразить, что именно можно делать с его помощью. Ну, разве что пытать, да и то…
— Прежде всего, надо вынуть твой настоящий глаз, — принялся комментировать Теплов, забираясь на непонятно откуда взявшуюся табуретку, чтобы оказаться вровень с моей головой. — Обрежем нервы и мышцы. Всё это тебе больше не понадобится.
— Ты уже отремонтировал имплант? — спросил я и удивился, что могу ворочать языком.
Неужели анестезия не подействовала? Однако попытка пошевелить рукой или ногой не увенчалась успехом.
— Починил, починил! — мерзко захихикал карлик, поднимая мне короткими пальцами веко.
Он вдруг напомнил мне ребёнка, предвкушающего, что вот-вот откроет новую машинку и поглядит, как она устроена внутри. Кишки словно сжала ледяная рука.
— Все вы у меня вот где! — бормотал Теплов, кривя рожу и заглядывая мне в зрачок. Стрёмная железка в его «детской» ручке приблизилась и коснулась моей кожи возле носа. Холодная, словно из морозилки только что вытащили! — Хотите стать лучше, сильнее, ловчее, — бормотал карлик, прищурившись. — А толку? Суета сует — и ничего больше! Все эти ваши апгрейды плоти только создают иллюзию, что вы чего-то стоите. Достижения! — Теплов неожиданно харкнул на пол. — Бред! Нет, правда: самый натуральный бред! — я почувствовал, как ледяная сталь входит под глазное яблоко. Это была не боль, но осознание происходящего: я не страдал, но ощущал движения инструмента — словно под глазом копошилось насекомое с жёсткими усиками. — В игре вы становитесь всё круче, а потом возвращаетесь в реальность и окунаетесь в то же повседневное говно, из которого сбежали сюда. И какой во всём этом смысл? Иллюзия? Обман? Кто-то мне заливал, что, мол, нет ни иллюзий, ни действительности, а только совокупность сигналов, идущих от органов чувств в мозг. И, стало быть, реальность существует лишь внутри головы. А какой она будет, зависит от органов чувств, — карлик осуждающе покачал головой, и сталь царапнула о глазницу моего черепа.
Вдруг Теплов отвернулся и взял книгу в бордовом переплёте. Я не помнил, чтобы она находилась в операционной до этого момента. На обложке виднелся вытесненный золотом символ — четыре отпечатка пальцев, обведённые разорванным снизу треугольником.
— Сколько раз ни перечитывал Заветы Чёрного Зверя, всё равно не понимаю их смысла, — пожаловался Сергей, потрясая книгой перед моим лицом. — Не понимаю, но точно знаю: стоит спалиться, кто ты, и сдохнешь! А почему? Зачем это придумано? Вот Свидетели Солнца утверждают, что знают, как обойти это правило, да только никто им не верит. Потому что страшно проверять, так оно или нет. Я видел этих свидетелей, — карлик расхохотался и швырнул книгу на пол. Она упала, раскрывшись на середине. — Ходят в жёлтых тогах, как монахи, бошки бреют. Вживляют себе в лобешники особые импланты, которые якобы, если их активировать, избавят от власти Зверя! Да только никто не активирует. Понимаешь? Верят, а ссут. Разве так бывает?
Уже несколько секунд мне казалось, что Теплов увеличивается в размерах, и теперь в этом не осталось сомнений: карлик вырос сантиметров на тридцать, раздался в плечах, пропорции его тела выправились. Он возвышался надо мной. Ему больше не требовалась табуретка. Он сошёл с неё и отшвырнул пинком. В его пальцах вдруг оказался мой глаз. С бледного, испещрённого красными и синими прожилками яблока свисали похожие на освежёванных червей нити — нервы.
— Хоть весь набейся имплантами, а всё равно останешься дерьмом, не смеющим открыть рот без дозволения Зверя! — проговорил со злостью Сергей. Кровь текла по его пальцам. — Уходишь в игру, чтобы хоть на миг ощутить, будто управляешь собственной жизнью, а там такое вот! Куда ни плюнь — ограничения. А теперь ещё и рот затыкают!
Теплов кинул глаз в белый контейнер и закрыл крышкой. Потом с лязгом швырнул в стальной лоток окровавленный инструмент и зачем-то опустился на четвереньки. Его руки и ноги начали выворачиваться, ломаться, пока не превратились в суставчатые лапы гигантского насекомого. Сергей побежал по полу, ловко их переставляя.
— Да, человеком был мелким, а паучарой стал здоровущим, — словно прочитав мои мысли, произнёс он и переместился на стену.
Было жутко наблюдать за тем, как бывший карлик ползает, перебирая лапами, оканчивающимися удлинившимися гибкими пальцами. Вот он оказался на потолке и свесился этаким мешком, глядя на меня фасеточными, вылезшими из глазниц зенками.
— Жизнь — это бесконечная трансформация, — произнёс он шепелявым голосом. — Постоянная череда состояний. Внутри и снаружи. Меняются и начинка, и овчинка. В этом смысл прокачки — не оставаться одним и тем же. Вот только имплантаты, протезы и всякие там навыки в этом никакой роли не играют. Это просто мишура. Она завлекает и отвлекает.
Словно в подтверждение своих слов Теплов опять начал меняться: передние лапы отделились от потолка и разрослись в кожистые крылья, раскрывшиеся двумя бледно-коричневыми парусами. Одежда покрылась волосами, через несколько секунд слившимися в густой мех. Лицо тоже преобразилось: глаза сузились, хоть и остались фасеточными, как у насекомых; уши удлинились и заострились; нос сжался в пятачок и вывернулся ноздрями наружу.
— Вот к чему ты стремишься, — шепеляво проговорил Теплов. — Начавший с чистого листа
Мгновение мне казалось, что задние лапы оторвутся от потолка, и мой уродливый визави шмякнется на пол, но этого не произошло. Вместо этого Теплов обернулся крыльями, сразу став похожим на куколку насекомого.
Я почувствовал приступ тошноты, всё вокруг начало темнеть, и спустя пару секунд меня окутал липкий, непроглядный мрак.