Однако сегодня праздник обещал стать особенным. Мишка Рыбак подогнал на стол отборную осетровую икорку, отрабатывая своё погоняло. Саня Клещ принёс пузырь домашнего самогона, что горло выдери. Кто чем богат и у кого на что воображения хватало, тем и грел именинника.

Самогончик Боря глубоко уважал и приметил первым, а по такому случаю так вовсе грех глотку прополоскать. Вот он и раздавил рюмку другую по пятьдесят граммов, хотя врачи категорически запрещали ему спиртное. Анализы у Бориса Дмитриевича шли плохие, после крайнего техосмотра в клинике врачи вовсе забили тревогу. Дай бог памяти, прямой и непрямой билирубин не показывает норму.

Но что там показывает билирубин имениннику сегодня было до лампочки. Потому что когда Борис Дмитриевич выпивал, его тянуло предаться воспоминаниям по временам своей молодости, когда и трава зеленее была, и небо голубее. Вот и сейчас Боря с головой воспоминаниям отдался, прокашлялся в кулак, грузно поднялся со своего места, во весь рост. Здоровый мужик такой, грубый, неотесанный — владелец заводов-пароходов, а тут стесняется, как целка в первую ночь. И голос куда то сразу пропал… Аркаша, конечно, молодец, отрыл реликвию. И помнит же, чем Боря по молодости увлекался.

— Ну что гости дорогие, прочитать стихи? — спросил Сивый севшим от волнения голосом и потряс стареньким сборником поэзии. — Я ж того рот, не Пушкин ни разу. Не Евгения Онегина писал.

Ответили аплодисментами — мол, Боря ты говори, а стихи прочитать будь добр.

Людей на юбилей съехалось немало, хотя приглашал именинник только самых близких корешков, с кем по жизни бок о бок двигался. Сивый всегда имел репутацию ровного и правильного дельца-молодца, у которого по жизни все чик-чирик. Вырос в небольшом городке, работал с 14 лет в колхозе, возглавлял комсомольскую газетенку и метил в коммунисты. Когда Союз распался хапнул горя — пришлось посидеть срок на Бутырке, о чем Боря предпочитал не вспоминать. Ну а откинувшись, встал на правильный путь что ли. Жизнь у бизнесмена как-то сразу наладилась с приходом нового президента, горизонты какие никакие открылись. Были стройки-бизнесы, которые и сделали Борю тем человеком, каким он подошёл к своим пятидесяти годам. Совершенно никакого криминала разумеется. Просто рисковать Борис Дмитриевич любил.

Однако кое что Сивого гложило, кое где бизнесмен не сумел себя толком проявить, в чем честно самому себе признавался каждый раз, когда о неудаче вспоминал. А вспоминал часто.

Вот и теперь вспомнил, посмотрев на сборник поэзии.

Этим «кое чем» стала литература, «писульки», как говорили пацаны. Тут Борис Дмитриевич остался на глубоких задворках, а если говорить прямо — то оказался в заднице, но так говорить Сивому «вера» не позволяла. И ведь пытался Боря в любимое книжное дело погрузиться с головой, да не заладилось сразу — все равно всплывал жопой кверху, как поплавок. И погубил молодого спекулянта как раз вот этот прекрасный томик, коей он теперь спустя 30 с гаком лет снова держал в руках. Сел Борис Дмитриевич после того, как этим томиком в 91 году зашиб, будто мухобойкой, одного дюже умного критика. На смерть зашиб падлу.

Убить конечно плотно свёрнутым сборником на тридцать страниц, не убьешь, критик тот все же не мухой был. Но у литератора сразу после случился обширный инфаркт и по пути в больничку это мурло коней двинуло. Разбираться не стали и поехал Боря по 102 УК РСФСР на 10 лет по шконкам чалиться. Впаяли молодому поэту «умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах лица в связи с выполнением им своего служебного или общественного долга… с целью воспрепятствовать законной деятельности указанного должностного лица».

Статейку по которой в Бутырке пребывал, Сивый помнил наизусть. А литературу искренне любил, пусть она и не ответила ему взаимностью. Любовь провернулась ко мне задом, как однажды Ляпис Трубецкой спел. Всю тюремную библиотеку Боря перечитал от корки до корки — Хемингуэй, Золя. Но в части бизнеса как отвернуло. Да и в нулевых, когда Сивый откинулся, рынок книгоиздания преодолел свой пик, а «золотые годы» прошли мимо. И времена, когда книги разбирали будто горячие пирожки на Киевском вокзале, тоже остались в прошлом. Вот и очутился Борис Дмитриевич за бортом, не успев реализовать планы, хотя и подумывал прикупить удовлетворения амбиций ради типографию и печатать стихи молодых поэтов. Талантам хотел от души помочь, раз у самого не сложилось.

Покрутив мысли в голове, Боря открыл книжечку, расправил плечи и зачитал уважаемым гостям стихи собственного сочинения.

Читая, Сивый думал — интересно, если повернуть время вспять, сумел бы он достичь тех задач, которые перед собой ставил? Обычно именинник не размышлял метриками «если бы, да кабы», потому что знал пословицу целиком — если бы, да кабы, да во рту росли грибы, тогда бы был не рот, а целый огород. Но для давней мечты делал исключения каждый раз. Может потому и делал, что книгоиздание осталось единственным делом, которое Боря по настоящему любил, а все остальное — так, бизнес-шмизнес. А ещё никто из присутствующих не знал, что дома в сейфе у Сивого лежит 96-листовая тетрадь со стихами, написанными мелким почерком за последние тридцать лет.

Закончил Боря свой стих. Гости вновь ответили аплодисментами, а Сивый вдруг почувствовал себя так, словно вернулся в студенческие годы, время светлого будущего.

«Вот бы вернуться в те времена и начать все заново. Я бы отдал за это все, что у меня есть!», — думал Сивый.

А тут ещё для полноты ощущений один из гостей сказал точь в точь, как критик в 1991 году:

— Ты как Есенин, брат. Похоже!

— Я? Тебе показалось, — отмахнулся Борис, чувствуя как грудь наполняется неприятными ощущениями.

— Да нет же, вот это, ща, — гость защелкал пальцами, припоминая стих. — Белая берёза под моим окном, сечёте пацаны? Есенин, отвечаю, в школе же учили!

Народ за столом, уже хорошо подвыпитый, заржал. Один только Аркаша побледнел, понял что пахнет жаренным, видя как поменялось лицо у старого друга. Как и 30 лет назад, Сивый побагровел и подался вперёд, упираясь кулаками в стол и стискивая в рулон сборник. Критику своих стихов он не переносил на дух. И за годы ничего не изменилось.