Диву даюсь, глядя на нашу речушку: иные реки побольше зимою притихают, замерзают, а ей — нипочем. Вечно звенит, скачет по камням, не прерывая свой бешеный бег в самый лютый мороз.
И я знаю: она не замерзает от бега, от собственной прыти, не знающей покоя.
Цветок эдельвейса растет на краю пропасти, в заоблачной выси, пробиваясь сквозь снег, вечную мерзлоту, наперекор невзгодам, отвоевывая у жизни право на свет и тепло.
Наверное, и я бы зачах, как тот эдельвейс, сложись моя жизнь устроенной, уютной, без моих невзгод и недугов.
Тихо плывут по Раздану сорванные где-то течением воды цветы ромашки. На каменистом берегу вдоль клокочущей горной реки полыхают огнем флоксы…
Время, остановись! Пусть зима поломает себе ноги по дороге к нам.
Мой светоч — огонь. Я раздаю его пригоршнями и радуюсь, когда он занялся, полыхает на ветру костром, раздвигая мрак, кому-то освещая путь, несет людям какой ни на есть свет.
Но мне не дано греться у собственного костра. Я почему-то всегда ближе к дыму, чем к огню.
Видели ли вы одинокое дерево, на отшибе, подальше от леса, от других деревьев? В погожий день и в ненастье — мечется из стороны в сторону, что-то ищет подле себя ветками. Я догадываюсь: оно ищет чьи-то руки и не находит.
Сколько бы дерево ни стояло на месте, томясь в одиночестве, как бы солнце ни светило ему, дерево это будет метаться из стороны в сторону, искать, искать недостающей руки.
На моем оконном стекле капелька растаявшего снега. Я гляжу на нее и не нагляжусь…
О вереница лет, почти шестьдесят раз сменявших друг друга за моим окном. Не ей ли, этой веренице, научившей меня ценить жизнь, не пренебрегать каждой ее минутой, обязан я своей неистребимой любовью к капельке растаявшего снега на потеплевшем от весны оконном стекле?
Уходящий, уходи, если пришел срок, если сердце не может больше отсчитывать дни.
Уходящий, уходи. Только оглянись назад: есть ли былинка, взращенная тобой?
Уходящий, уходи! Но оглянись: нет былинки за тобой — значит, не было тебя.
Птица учится летать против ветра. Чем злее встречный ветер, тем сильнее делаются у птицы крылья.
Сколько я помню себя — ветер не был мне попутным, всегда он яростно жег лицо. Злой, мудрый, встречный ветер.
Дед впервые в городе. Идет со мною по улицам и удивляется, как много народу.
— Сколько в этом городе людей? — спросил он меня.
Я назвал.