– Нет. Того братья убили. А у Гнешека один брат, и тот – князь Чернский. А владыка Черны никогда без вины не казнит.

Владислав прижал сына к груди, притиснул так, что тот запищал, протестуя, замахал ручками, выбиваясь из пеленок. Но когда отец понес его по темным переходам, затих. Словно знал, куда несут.

Мирослав тихо спал в колыбели возле подремывающей няньки, и Владислав с порога сложил щепотью пальцы и скинул сонное заклятье на старушку, отчего та захрапела и завалилась на бок, ткнулась плечом в стену.

Владислав положил Мирогнева к брату. Гнешек махал руками и кряхтел, избавляясь от надоевших тряпок. Ударил спящего по груди сухим кулачком – и у истомленного неделями боли князя порозовели щеки. Он зевнул, как зевают котята, широко, морща коротенький нос, но не проснулся.

– Пора? – спросила Агнешка тихо.

– На Землицын день будет пора. Обряд проведем. Но им едва ли еще проститься получится.

Гнешек, егозя, добрался до брата и навалился на него, прижав рукой, ткнулся в шею спящему князю курносым носом.

– Пора мне. С княгиней я должна сидеть, – сказала Агнешка тихо.

Владислав кивнул, забрал из колыбели сердито закряхтевшего Гнешека. Мирослав захныкал во сне, потянулся туда, откуда только что шло тепло, такое родное, нужное. Владислав поцеловал его в лоб, сбросил с руки заклятье сна.

– Не трать силу попусту, князь, – сказала Агнешка, принимая на руки сына. – Ведь ты едва держишься. Думаешь, я, твоя лекарка на полном гербе, не знаю, когда господину моему плохо?

– Думаешь, мне плохо оттого, что силы мало? А я все думаю, как растратить ее без остатка, чтобы хоть прикоснуться к тебе.

Жар бросился к щекам. И Агнешка вышла прочь, не в силах поднять глаза на князя. На Илария. На того, к кому тянулось в ней все, словно вросли они друг в друга – на том ли поле, где манус тянул через нее свою силу, едва не погубив, на том ли, где манус с оберегом из ее волос сражался один в поле против своры, доверив ей, лекарке, свою жизнь и судьбу удела.

Она выскочила прочь.

Прибежала от Конрада его девчонка и, приседая, кланяясь и вертясь, сказала, что закрайскому великану снова будто бы хуже, надо бы ему с маленьким господином увидеться.

За ней пришел и Конрад, запыхавшийся, встревоженный. И они забрали Мирогнева домой – лечить закрайца.

Агнешка осталась одна с княгинею. Та лежала смирно, словно мертвая, только веки вздрагивали, словно снился княгине страшный сон, да не было сил проснуться. Чтобы не тревожить болезную, Агнешка погасила свечи, распахнула окно. Впустив свежий ночной воздух из пустого сада.

Но в саду кто-то был.

Кто-то темной тенью бродил там, тихо ступая по редкой весенней траве.

Сверкнули во тьме белые искорки. Больше, ярче, клубком, снопом зароились – и вдруг схлынули, истаяли и тотчас вынырнули вновь, побежали по стволу старой яблони. Агнешка замерла, глядя на сияющее дерево, в отсветах которого виднелся отчетливо черный силуэт.

Бродивший по темному саду вновь заставил искорки виться между пальцами – и снова сбросил. И яблоня вздрогнула, одеваясь густой листвой, а в листве показались яблоки.