— Говорю как хочу. Мой дом. А не нравится… катитесь оба отседова! — гаркнула несносная старуха, уперев костлявые руки в бока.

— Нас всё устраивает, — заверил я её, успокаивающе сжал локоть семинариста и прошептал ему в ухо: — Нам всего-то несколько часов надо потерпеть её. Не будем же мы ночевать в лесу или выгонять из дома престарелую женщину? Тем более смирение — это добродетель, а вы, сударь, по каждому поводу гневаться начали. Вот, видимо, бог и послал вам испытание.

— Не похожа эта старушка на посланца божьего, скорее уж наоборот… — многозначительно недоговорил Лука, но в хату всё-таки вошёл, когда бабка посторонилась.

Внутри пахло травами, деревом и пыльными шкурами, которые разлеглись на утоптанном земляном полу. А от печи шло живое тепло. Сразу же захотелось залезть на неё и задёрнуть сальную занавеску, но старуха указала нам на отполированную множеством задов лавку и прохрипела:

— Жрать хотите?

— Попить бы чего, — произнёс я, не имея никакого желания есть еду, приготовленную узловатыми пальцами с цыпками и грязью под ногтями.

— Отвар у меня имеется травяной. Сейчас угощу вас, блуждальцы, — сказала бабка, запалила примус и поставила на него закопчённый чайник.

— Что-то я в вашем жилище не вижу икон, — неодобрительно протянул Лука и глянул на единственный стул, словно проверял не человеческой ли кожей он обит. Но тот был совершенно обычным: деревянным, с потёртой спинкой.

— А зачем они мне? Чтобы осуждающе пялились со стен? Для того у меня Черныш имеется. Вон он как глядит своими глазищами, — пробурчала старуха и поставила на стол две помятые алюминиевые кружки. А кот и правда весьма осуждающе поглядывал на бабку, точно говорил: на кой шут ты пустила в дом этих двуногих? Не дай бог, они нас обожрут. На меня же он особо не поглядывал, хотя обычно животные плохо реагировали на мою ауру смерти.

— А чего вы даже распятие-то не повесили? — не унимался Лука.

— Чтобы я, трапезничая, на распятого человека глядела? Хороша забава.

— Он был не просто человеком, а богочеловеком! — выдал семинарист и от возмущения аж подпрыгнул на лавке.

— А был ли он? Чего нынче-то не появляются боголюди? — насмешливо просипела старуха и сняла чайник с примуса.

Лука запыхтел, как паровоз, и разинул рот, дабы прочитать бабке проповедь, но я цапнул его за запястье и тихонько поговорил:

— Сударь, вы в самом деле собираетесь устроить теологический диспут с полуграмотной лесной старухой? Так вы вскоре бобрам будете доказывать, что они живут не по-христиански и надо бы им не плотины строить, а церкви. Не поймёт старушка ничего. Её уже не исправить. Только зазря будете воздух сотрясать да нервы тратить.

— Вы правы, Андрей, — нехотя проронил семинарист и замолчал, бросая на бабку мрачные взгляды.

А та разлила настой по кружкам и спросила:

— Так чего вы по лесу шатались?

— Путь хотели сократить, да вот заблудились, — соврал я, подошёл к столу и взял обе кружки. Одну оставил себе, а другую поставил на лавку около Луки. А тот задрал штанину и стал массировать опухшую щиколотку. — А вы чего в одиночестве в лесу живете?

— А мне тошно среди людей. Не могу с ними ужиться, — неожиданно призналась бабка, встала на цыпочки и сорвала с верёвки пучок трав. Они во множестве сушились под закопчённым потолком.