Почти сразу же мне на глаза попалась собака. Она лежала под телегой, а её отрубленная голова с пулевым отверстием валялась рядом. Видать, собаку сперва застрелила, а потом какой-то изувер топором отхватил башку. Притом, кровь ещё сочилась из тушки.

— Сударь, Петров и его люди ещё могут быть здесь, — прошептал я, крадучись двигаясь к входной двери. Она лежала на ступеньках крыльца, а во тьме сеней с такого расстояния ничего невозможно было разглядеть.

— Изверги, — простонал за моей спиной семинарист и перекрестил труп собаки.

— У вас оружие есть?

— Моё оружие — слово божье.

Я сокрушённо покачал головой. Хотелось бы что-то более весомое. Возможно, придётся сражаться и убивать. И у меня от этой мысли аж всё внутри свернулось в холодный комок, а на лбу выступил пот. Лишать людей жизни — это не моё любимое занятие. А вот мстить… мстить, конечно, попроще. Но, надеюсь, всё же не придётся.

Однако стоило нам с семинаристом пробраться в сени, как я едва не задохнулся от густой, насыщенной вони палёных волос и плоти. На полу лежал Потап, который до сих пор сжимал двухстволку по-стариковски высохшими руками. От его тела валил белёсый дымок, глаза лопнули и запеклись, а кожа почернела.

— Петров перешагнул черту, — мрачно процедил я, присев возле старого слуги. — Его работа. Или его сына Павла.

— Господи, — прижал ко рту ладонь Лука, а затем торопливо перекрестил старика и зашептал молитву: — Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…

Семинарист перешёл на невнятное бормотание, а я выпрямился и принялся красться в сторону гостиной. Лука посеменил за мной. И думаю, мы оба понимали, что у нас мало шансов увидеть Илью Макаровича живым и невредимым. Кажется, смерть сына превратила Петрова в свихнувшегося маньяка. От осознания этого мои нервы натянулись как струны на гитарном грифе, а в каждой густой тени мне начал мерещиться либо сам обагрённый кровью Петров, либо его сын Павел, ощерившийся в безумной улыбке. А наши с Лукой шаги стали казаться оглушающе громкими на фоне тишины, нарушаемой лишь мерным тиканьем напольных часов, да далёким шумом капель, срывающихся с крыши.

Но внезапно тишину разорвал гулкий бой часов, и он сразу же заставил события понестись вскачь. Кто-то ойкнул на лестнице, а затем громыхнул выстрел и сверкнули искры. Я еле успел рухнуть на пол, потянув за собой замершего Луку. Тот кулём упал рядом со мной, после чего жалобно хрустнул косяк и на нас посыпались древесные щепки.

— За мной! — рыкнул я в ухо семинариста, ухнул в транс и запустил «старение» в темноту.

Магия в кого-то попала, вызвав оглушительный вопль боли, который стремительно перешёл в хрип. Я услышал его, когда уже заскочил в кухню. Благо у семинариста не отказали от страха ноги. И он тоже забежал в кухню, а льющийся из окна серебристый свет упал на его перекорёженное лицо с вытаращенными глазами.

— Не брать никого живьём! — прогрохотал где-то в гостиной кипящий от бешенства мужской голос. — Они заслуживают смерти, поскольку якшаются с этими отбросами Астафьевыми! Святоша — волк в овечьей шкуре! А второй — выкидыш смерти! Не щадите их, мои верные воины! Никого и ничего не щадите! Предайте очистительному огню это змеиное гнездо! Давно пора было сделать это, а не сейчас, когда погибли мои сыновья! Отомстим за них!

Тотчас в кухню залетел трескучий шар огня и подпалил рукомойник, стоящий в углу. Он полыхнул так сильно, словно внутри была не вода, а бензин. Пламя принялось лизать деревянный потолок. А на пороге кухни уже возник мужик, предусмотрительно создавший перед собой энергоструктуру. Она выглядела, как прямоугольный щит, закрывающий мага от ботинок до макушки. Видать, мужик хотел взять меня врасплох. Но я был не пальцем деланный. Мигом швырнул в него мощно заряженное «развеивание». Оно врезалось в энергоструктуру, после чего обе магии исчезли в яркой вспышке, которая на секунду ослепила мага, не ожидавшего такой прыти от юнца.

Мне не составило труда воспользоваться оплошностью противника. «Старение» угодило прямо в грудь мужика, заставило расползтись на чёрные ниточки его сюртук и вцепилось в солнечное сплетение. Маг заверещал от нестерпимой боли, потеряв всякий разум. Он принялся хлопать ладонями по груди, словно пытался «счистить» магию. Его кожа в это время стремительно превращалась в серые ошмётки, кости трещали, а кровь сворачивалась в чёрную жижу.

— Господи, господи, — прошептал трясущимися губами Лука, с ужасом глядя на мага. Тот упал на пол и принялся корчиться, истошно хрипя сорванным горлом.

— Все, кто падут в этой схватке, отправятся прямиком в Рай! — вторил хрипам мага старший Петров, подбадривая своих людей. — А их семьи получат от меня по тысяче рублей! Нет, по две тысячи целковых!

— Щедрый какой, — дёрнул я головой, с грохотом перевернул внушительный кухонный стол, укрылся за ним и крикнул семинаристу: — Лука, глянь в окно. Есть ли пути к отступлению?

Тот метнулся к подоконнику, протёр стекло и ахнул: