Анджело ждали в семинарии только через три дня, так что первые два он потратил на поездку в Рим и встречу с монсеньором Лучано. Анджело исповедовался ему в чувствах к Еве, признался в пережитой ими близости и попросил о наставлении и отпущении грехов. Монсеньор выполнил обе его просьбы, однако с трудом смог скрыть тревогу.

– В этом нет будущего, сын мой.

Анджело подумал о Еве, ее солнечной улыбке и смеющихся глазах, о том, как ощущались ее губы на его губах. Она любила его. Он любил ее. В этом определенно было будущее, но монсеньор Лучано, словно услышав в его молчании непроговоренные сомнения, продолжал:

– Даже если ты не станешь священником… Она еврейка, Анджело.

– Да.

– Ты не сможешь на ней жениться.

– Из-за законов?

– Да. Но не только. Ты католик и не можешь жениться на неверующей.

– Но она верит в Бога. – Анджело ощутил странную обиду и потребность защитить Еву, хоть он и понимал, о чем ведет речь его наставник.

– Какого Бога? – продолжил монсеньор Лучано. – Явно не в Иисуса.

– Вы правда думаете, что Господь выставляет условия, монсеньор? – возразил Анджело неожиданно для самого себя. – Возможно, единственное условие – это любовь. Любовь к Нему, любовь к другим. Она не отвергает Христа, просто не знает Его.

– И ты уверен, что поможешь ей узнать?

Анджело на секунду задумался над этим вопросом.

– Трудно сказать, отец. Но даже если она примет Иисуса как своего Спасителя, все равно вряд ли крестится.

– Почему?

– Потому что она еврейка… Иудейка. – И Анджело всплеснул руками, отчаявшись найти лучшее объяснение. – Это ее наследие. История. Для нее это не просто религия. Это ее суть и суть ее отца. Суть их предков.

– Но это не твоя суть, – негромко произнес монсеньор Лучано, испытующе вглядываясь в лицо Анджело.

Тот отшатнулся, будто ему отвесили пощечину, а затем скорее отвернулся от духовника, не желая, чтобы тот заметил, какой эффект произвели на Анджело его слова.

Это была не его суть.

Вот в чем заключалась проблема. Анджело не был евреем. Евреи его воспитали и любили, но он не был одним из них. Болезненное чувство отверженности, которое он испытал после смерти матери, когда отец оставил его в Италии, снова подняло чешуйчатую голову и опалило грудь изнутри.