Опять темная, грязная лестница, а за ней и еще такая же.

Наконец, наши путешественники остановились перед дверью сомнительного цвета. Все в этом доме носило отпечаток нищеты и захудалости.

Кроме этой двери, на площадке были еще две; голландец сначала оглядел их и, убедившись, со всеми предосторожностями, что никто не подслушивает, тогда только сделал рукой три легких удара до верхней части двери и три по нижней. Минуту спустя, он провел бородкой ключа по средней доске.

По этому последнему знаку дверь открыли извнутри и сквозь щель на них уставилась чья-то лисья физиономия.

– Это ты, Пит?… Эге, кого это ты ведешь?

– Доброго приятеля. – отвечал Торстратен. – Впусти нас Маркус.

– Да кто это? Кто?.. Ты такой легковерный, Пит.

– Глупости!

И Торстратен ввел мальчика в маленькую, убого обставленную комнату, которую он тотчас же замкнул извнутри. По стенам стояли два дрянные деревянные стула, а у плотно завешенного окна стол, на котором лежали всевозможные инструменты, – щипцы, гвозди, резцы, металлические доски и пр. Кроме того стояли стклянки с разными жидкостями, и среди всего этого хлама горела лампа, при тусклом свете которой работал человек с лисьей физиономией.

Он занят был медной дощечкой, на которой вырезал какие-то знаки, или буквы… тень от руки не давала разглядеть, что именно…

– Ну, мой добрый Пит, – сказал он несколько насмешливо, – а этот юноша? На что тебе этот мальчишка?

– Это человек, которого мы искали, Маркус.

– По-моему, слишком молод.

– Ну, об этом уж предоставь судить мне. По уговору, внешними делами заведую я.

Маркус кивнул головой. – Иначе сказать, ты болтаешься во дорогим трактирам, прогуливаешься и прохлаждаешься, а я сижу в этой норе и работаю, слепя глаза.

Голландец похлопал себя по карману. – Пополам. – спокойно сказал он.

– Значит, удалось?

– Вполне! Должен же ты, наконец, согласиться, Маркус, что на этого рода дела, ты совсем не годишься. А кроме того, ты имеешь все основания, считать дневной свет довольно скверным изобретением.

Маркус зарычал, как обозлившаяся собака. – Пора положить конец этой истории, – сказал он. – Такое каторжное рабство выносить невозможно. Сами судьи не придумают ничего худшего.

Голландец кивнул головой. – А как идет твоя работа, Маркус?