Да, в глазах Вани народ местный, несмотря на все его усилия, практически не шевелился, напоминая ему служащих какого-то заскорузлого государственного предприятия из XXI века. И не всякого, а лишь такого, что существовало бесцельно, отбывая номер и… так сказать функционируя за бюджетный счет. Тихое, вязкое болото. Но для местных, привыкших к радикально иным темпам работы и вообще другому ритму жизни, казалось, будто у всех здесь скипидаром в известном месте натерто. Безумный, бешеный муравейник.

Вот и Великий князь Иван Васильевич, заявившийся без предупреждения «на факторию»

к сыну, оказался шокирован до невозможности. Ваня ведь не готовил образцово-показательную «потемкинскую деревню» для услады отцовского взора. Запретив предупреждать сына, Иван Васильевич направился с сопровождающим к нему, дабы посмотреть на его возню. Оставив, впрочем, свою свиту у ворот. Нечего им тут было смотреть. Пока, во всяком случае.

Отец тихо подошел к большому просторному сараю с огромными распашными воротами в полстены и несколькими кирпичными трубами, уходящими ввысь.

Внутри стояло пять странных печей, напоминавших собой перевернутые чарки без ручек. Только из непривычно белых кирпичей. На донце, ну, которым они смотрели вверх, располагались большие заглушки из такой же белой глины. Над ними деревянные мостки. А рядом меха ручные, по четверке на каждую печь. Великий князь не раз и не два заглядывал в кузни по делам бронным или оружным. Поэтому немного представление имел о делах ковалей. Однако тут ничего не понял.

– Отец?! – удивленно воскликнул Ваня. – Я не знал, что ты приедешь. Я бы тут все подготовил для показа.

– Как в прошлый раз? – усмехнулся Иван Васильевич. – Нет уж. Так показывай. А то, мню, увидел я только то, что ты посчитал нужным. Не дело с отцом так обходиться. Не дело. Что сие? – указал он на печи.

– Печи, – невозмутимо пожав плечами, ответил Ваня.

– Сам вижу, что печи. Но отчего такие странные? Для чего они?

– То моя выдумка[42]. Но хитрого в ней ничего нет. Такая печь нужна для повышения жара до великих пределов. Внутрь загружается уголь или еще что горючее. Потом ставится горшок особый, стойкий к жаре. Подпаливается топливо. Затворяется заглушка. И мехами воздух внутрь нагнетается, без которого, как известно, ничего не горит. Видишь, какой кирпич, – махнул рукой Ваня, – белый, его из глины колокольной делают. Той, что под Владимиром издревле копают. Митрополит охотно помог и прислал пару стругов с ней. Она, ежели к делу с умом подходить, от жара не трескается.

– А что кирпич такой странной формы? – спросил отец. – Его торцом, что ли, кладут?

– Торцом, – кивнул Ваня. – Мирон! – крикнул он одному из работников. – Принеси. – Тот спохватился и кабанчиком метнулся за кирпичом куда-то в другое помещение. – Видишь, какой длинный? – спросил он отца, когда кирпич принесли.

– Вижу. А зачем такой? Да и не ровный, как я погляжу. То по недосмотру?

– Нет. Эта неровность специально сделана. Чтобы, укладывая кирпич к кирпичу, круг получать без всякого теса или зазоров. Да и свод им выкладывать – одно загляденье.

– А дыры эти зачем?

– Чтобы тепло лучше держал. Если кирпич единым куском, то хуже получается. Причем, как ты видишь, внутренняя часть у него крепкая, монолитная, а дыры ближе к внешней. Так лучше выходит – и печь греется сильнее, и рядом с ней не так жарко.

– Ладно, – махнул рукой Великий князь. – Все это пустое. Надо, значит, надо. Мне до того нет дела. Но ты не сказал, для чего печи сии.

– Для разного, – уклончиво ответил Ваня.

– Не хочешь говорить? – с нотками железа в голосе произнес отец.

– Пойдем, – после долгой паузы ответил сын, тяжело вздохнул и, не оглядываясь, двинулся в свой рабочий кабинет. Ну как кабинет? Просто просторную комнату, возле которой всегда стоял караул. Независимо от того, был ли Ваня внутри или нет. Посторонним вход сюда был запрещен под страхом очень тяжелых наказаний, вплоть до смертной казни.