Примерно в 2350 году до н. э. шумерский царь объявляет войну коррупции и богатству – и теряет свой трон

Трудно вообразить себе шумеров с их обостренным чувством независимости предоставляющими правителям столько власти, сколько было дано фараонам Египта. Шумерские горожане, вероятно, восстали бы, если бы им предложили в течение двадцати лет потеть над памятником величию их правителя. И цари Шумера ни при каких условиях не могли бы добиться такой степени послушания. Объединение четырех городов при Гильгамеше – вот максимальное приближение к объединенному царству, когда-либо достигнутое в Шумере, и то эта коалиция едва сохраняла свое единство после смерти Гильгамеша. Его сын Ур-Лугаль унаследовал от отца царство и смог сохранить его, но все города были ослаблены из-за постоянных сражений. И в то время как Египет не ощущал явной угрозы из-за своих пределов, этого нельзя сказать о Шумере. На востоке ждали своего времени эламиты.

Эламиты жили в собственных небольших городах восточнее залива почти столько же лет, сколько шумеры занимали равнину Месопотамии. Их происхождение, как и происхождение большинства древних народов, неизвестно – однако их города росли не только к югу от Каспийского моря, но также и вдоль южной границы большого засоленного пустынного плато, которое раскинулось к востоку от гор Загрос.

Сражающиеся города Шумера и Элама

Примерно с 2700 года до н. э. над эламитами были поставлены свои цари. Города-близнецы Сузы и Аван служили центром эламитской цивилизации. Аван, чье точное расположение нам неизвестно, был более важным из двух. К этому времени царь Авана вершил правосудие во всем сообществе эламитов – в отличие от своего шумерского коллеги, чья власть была ограничена одним Кишем.

Надписи, сделанные спустя два века после Гильгамеша, дают нам возможность увидеть поднявшуюся волну соперничества. Эламиты и мегаполисы шумерской равнины – Урук и Киш, а также города Ур, Лагаш и Умма, теперь значительно усилившиеся – сражались в бесконечной войне за первенство.

В шумерском Царском списке недостает нескольких имен, а поскольку он старается перечислять правивших одновременно царей различных городов так, как будто они следовали один за другим, нелегко выстроить точную хронологию. Мы точно знаем, что когда-то, после того, как сын Гильгамеша унаследовал царство отца, город Урук был завоеван Уром, а затем Ур был «побежден в сражении и правление им перешло к Авану». Это вроде бы говорит о мощном вторжении эламитов – и действительно, цари Киша следующей династии имели эламитские имена.

Не все шумерские города подпали под правление эламитов. Как-то после вторжения эламитов шумерский царь города Адаб, расположенного почти точно в центре Месопотамской равнины, собрал вокруг себя своих людей и бросил вызов эламитскому доминированию.

Этот царь, Лугуланнемунду, правил около 2500 года до н. э. Чтобы избавиться от эламитов, он сразился с огромной коалицией из тринадцати главных эламитских городов. Согласно его собственной надписи, он победил; он называет себя «царем четырех четвертей» (иными словами, всего мира) и заявляет, что «заставил все иностранные земли платить ему постоянную дань [и] принес мир народам… [он] восстановил Шумер»{65}.

Если он действительно совершил эти завоевания, то на какое-то время собрал вместе намного большую империю, чем владения Гильгамеша. Но деяния Лугуланнемунду, которые могли спасти Шумер от эламитов и сохранить его существование в виде независимой культуры еще на какое-то время, не произвели впечатления на его современников. В связи с этой победой не появилось эпических поэм и царствие его продлилось не дольше, чем царствие Гильгамеша. Следующее письменно зафиксированное происшествие на шумерской равнине – пограничный спор между городами Лагаш и Умма. Эта утомительная и банальная ссора по поводу непримечательного куска земли привела в конце концов к гибели шумерской цивилизации.

Рассказ о начале спора был записан два или три поколения спустя после правления Лугуланнемунду, когда его царство уже распалось. Шумерские цари держались у власти силой оружия и своей харизмы. В их царствах не было чиновников, чтобы поддерживать порядок. Когда корона переходила от динамичного воина к менее талантливому сыну, царства неизбежно разваливались.

Царство Лугуланнемунду распалось так быстро, что его родной город Адаб вообще перестал быть значимым на шумерской сцене. Пока Лагаш и Умма ссорились, другой царь – владыка Киша, который снова поднялся до выдающегося положения, – вмешался в игру. Два города, лежавшие примерно в пятидесяти милях друг от друга, начали претендовать на земли друг друга. Тогда царь Киша Месилим вторгся в их владения и объявил, что Сатаран[55], шумерский бог-судья, указал ему верную границу владений обоих городов, чтобы они ее соблюдали. Он установил стелу (камень с надписью), чтобы отметить линию раздела: «Месилим, царь Киша, – сообщает памятная надпись о событии, – замерил согласно указанию Сатарана»{66}. Оба города, очевидно, согласились с таким решением: заявление, что бог говорил непосредственно с вами, тогда было так же трудно опровергнуть, как и сейчас.

Однако согласие долго не продлилось. После смерти Месилима новый царь Уммы свалил стелу и аннексировал спорную землю (это предполагает, что временный мир поддерживался скорее страхом перед Месилимом, чем уважением к богу Сатарану). Город Умма владел этой землей в течение двух поколений; затем воинственный царь Лагаша по имени Эаннатум забрал ее назад.

Мы знаем об Эаннатуме больше, чем о многих других шумерских царях, потому что он более всех был склонен оставлять надписи и памятники. Он оставил после себя один из самых известных монументов Шумера – стелу Грифов. На этой каменной плите ряд сцен изображает победу Эаннатума над городом Умма. Ряд за рядом по телам мертвых маршируют солдаты Эаннатума – в шлемах, вооруженные щитами и копьями. Грифы налетают на валяющиеся трупы и улетают с их головами. «Он разбросал кучи их тел по равнинам, – подтверждает надпись, – и они падали ниц, они молили даровать им жизнь»{67}.

Стела Грифов демонстрирует разбушевавшуюся войну. Люди Эаннатума вооружены не только копьями, но также боевыми топорами и серповидными мечами. При этом все они оснащены одинаково – ясно, что уже возникла концепция организованной армии (в противоположность кучкам независимых воинов); солдаты маршируют плотными фалангами, которые позднее докажут свою непобедимость в тех странах, что встретятся на пути Александра Великого; сам Эаннатум изображен едущим в боевой колеснице, которую тянут животные, похожие на мулов[56].

Эаннатум использовал эту хорошо организованную армию для борьбы не только с Уммой, но практически со всеми городами на шумерской равнине. Он сражался с Кишем; он сражался с городом Мари; попутно он сражался с вторгавшимися эламитами. Проведя всю жизнь в битвах, в одном из сражений он, очевидно, и был убит. Вместо него на трон воссел его брат.

Следующие три или четыре поколения Лагаш и Умма сражались за точное положение своей пограничной линии, эти кровопролитные междоусобные войны время от времени прерывались случайными набегами вторгавшихся извне эламитов. Следующий царь Уммы сжег и стелу Месилима, и гордую стелу Грифов; это было бессмысленным действием, так как обе стелы были каменными, и могло лишь облегчить его чувства. Брат Эаннатума передал трон Лагаша своему сыну, которого уже затем сверг узурпатор{68}.

Спустя примерно сотню лет после начала конфликта он все еще продолжался. Лагашем теперь правил царь по имени Урукагина. Этот Джимми Картер древнего Среднего Востока был первым шумерским царем с социальным сознанием. Но эта великая заслуга была также и его слабостью.

Война с Уммой была не единственной проблемой Лагаша. Серия надписей времени правления Урукагины описывает состояние, в котором находился теперь город. Им правили коррумпированные жрецы и богатеи, а слабые и бедные жили в голоде и страхе. Храмовая земля, которая, как предполагалось, должна была использоваться на благо всего населения Лагаша, была разобрана беспринципными жрецами на собственные нужды, как и национальные лесные угодья, захваченные жадными чиновниками. Простые горожане вынуждены были побираться, а ремесленники не могли получить денег за свою работу и рылись на помойках в поисках куска пищи. Чиновники требовали оплаты за все – от права остричь белую овцу до права на погребение мертвых. Если вы хотели похоронить отца, вам нужно было отдать могильщику семь кувшинов пива и 420 буханок хлеба. Налоговое бремя стало таким невыносимым, что родители были вынуждены продавать детей в рабство, чтобы выплатить свои долги{69}. «От границ до самого моря сборщик налогов повсюду», – жалуется одна из надписей, выражая разочарование, звучащее весьма современно{70}.

Урукагина уволил большинство сборщиков налогов и уменьшил сами налоги. Он отменил плату за основные услуги, запретил чиновникам и жрецам конфисковывать чью-либо землю или собственность в счет оплаты долга и предоставил амнистию должникам. Он сократил бюрократию Лагаша, которая жирела на казенных хлебных местах (сюда относились главный лодочник, рыбный инспектор и «надзиратель за запасами зерна»). Очевидно, он также ограничил права жрецов, отстранив религию от мирских функций, – лишившись таким образом той самой власти, которая позволила Месилиму установить свою стелу от имени бога Сатарана. «Везде от границы до границы, – говорит нам его хронист, – никто не говорил больше о жреце-судье… Жрец больше не вторгался в сад простого человека»{71}.