Народ уже стал расходиться, и священник вернулся в церковь. Мы застали его устанавливающим на место образ святого Петко. Двух других икон нигде не было видно. Я с поклоном поблагодарил его и по-английски восхитился красотой церемонии, размахивая руками и кивая на дверь. Он, очевидно, был польщен. Тогда я обвел глазами помещение церкви и вопросительно поднял брови:

— Вы проведете экскурсию?

— Экскурсия? — Он на мгновенье замялся и тут же снова заулыбался, показав знаком: подождите, нужно переодеться.

Вернувшись к нам в будничном облачении, он проводил нас по церкви, останавливаясь у каждой ниши, чтобы пояснить: «икона» или «Христос». Это и еще несколько слов мы кое-как понимали. Молодой человек, очевидно, мог бы многое рассказать об истории церкви, если бы только мы могли его понять. Наконец я спросил его, где другие иконы, и он показал на разверстый вход в нише бокового предела. По-видимому, их уже вернули в часовню, откуда выносили для обряда. Священник любезно взял лампаду и провел нас вниз. В подземелье вели крутые ступени, и навстречу нам поднималось такое промозглое дыхание, что в церкви после него показалось бы тепло. Крепко сжимая руку Элен, я шел за фонариком священника, освещавшим древние камни кладки. Однако в самой часовне оказалось не так уж темно: перед алтарем горели свечи, и через минуту, когда глаза привыкли, мы сумели рассмотреть, что перед нами, в сущности, не алтарь, а кованая медная рака, наполовину скрытая богатой красной парчой. На ней стояли две иконы в серебряных рамах: Мария и — я шагнул вперед — дракон с рыцарем.

— Святой Петко, — бодро пояснил священник, касаясь гробницы.

Я кивнул на икону Девы, и он произнес в ответ фразу, где упоминалось Бачково, но остальное осталось для меня непонятным. Тогда я указал на вторую икону, и священник просиял.

— Светы Георгий, — пояснил он, указывая на рыцаря. Затем указал на дракона: — Дракула.

— Скорее всего, это просто значит «дракон», — предупредила меня Элен.

Я кивнул.

— Нельзя ли спросить его, сколько лет этой иконе?

— Стар? Старо? — попыталась Элен. Священник согласно помотал головой.

— Много стар, — торжественно заверил он.

Мы уставились на него. Я выставил вперед руку и пересчитал пальцы. Три? Четыре? Пять? Священник улыбнулся. Пять. Пять пальцев — около пятисот лет.

— Он считает, пятнадцатый век, — сказала Элен. — Господи, как бы спросить его, откуда она?

Я указал на икону, обвел рукой склеп-часовню, показал наверх. Поняв, чего я хочу, священник ответил универсальным жестом, выражающим неведение; поднял брови и пожал плечами. Он не знал. Кажется, он пытался объяснить, что икона хранится здесь, в церкви Святого Петко, сотни лет, — а что было раньше, ему ничего не известно.

Наконец он с улыбкой отвернулся, и мы приготовились вслед за ним и его фонариком карабкаться обратно наверх. И мы бы ушли навсегда, окончательно расставшись с надеждой, если бы каблучок Элен не застрял вдруг в узкой щели между плитами пола. Она сердито охнула; я знал, что у нее нет с собой другой пары туфель, и поспешно нагнулся, чтобы помочь ей высвободиться. Священник уже почти скрылся из виду, но свечи перед ракой давали достаточно света, чтобы я сумел рассмотреть резьбу на вертикальной стороне нижней ступени лестницы, у самой ноги Элен. Резьба, грубая, но отчетливая, изображала дракона, того самого, что я видел в своей книге. Я упал на колени и пальцами обвел вычерченные на камне линии. Они были такими знакомыми, будто я сам вырезал их совсем недавно. Элен, забыв про каблук, присела рядом со мной.

— Господи, — выговорила она, — что это за место?

— Светы Георгий, — медленно ответил я. — Значит, это Светы Георгий.

Она вглядывалась в полутьме в мое лицо из-под упавших на глаза волос.

— Но ведь церковь построена в восемнадцатом веке. — Потом лицо ее прояснилось: — Ты думаешь?..