- Только трусики на мне рвать совсем не обязательно, брат Паулюс, - шепнула она и тихонько засмеялась, чтобы не разбудить юного аристократа.
- Я постараюсь, - хохотнул Поль, не без труда стягивая с Лиз котт и думая, как быстрее избавить ее от камизы. Может быть, в 21 веке так и не шьют, но с одеждой там разобраться куда как проще, не считая иногда большого количества крючочков на чем-то таком причудливом, название чего он пока еще не запомнил.
Не придумав ничего оригинального, Паулюс рванул ткань. Заменить испорченную камизу будет уже нечем, но, определенно, это мало волновало святого брата в данный момент. Его заботило совершенно другое.
Он перекатил Лиз себе на живот и, слабо соображая от фантазий, будоражащих его тело, смял ее губы жадным соскучившимся поцелуем.
В голове Лиз зазвенело – от объятий у нее всегда звенело в голове, и это было ни с чем не сравнимое ощущение. И она далеко не сразу услышала истошный вопль откуда-то с прохода и, тем более, не определила на слух голос вопившего:
- Грешники! Богомерзкие грешники! Ад да разверзнется у ложа твоего, недостойный брат Паулюс! Небо да обрушится на тебя и на твою блудницу!
Через минуту к воплям Ницетаса, изрыгавшего проклятия, добавился не менее истошный вопль Сержа-младшего. И, судя по громкости, проклинавшего присутствующих не менее яростно.
Паулюс обреченно вздохнул, сел на постели и проворчал:
- А тебя, брат Ницетас, Бог накажет за твою злобу к ближнему. Вот чего ты кричишь? Ребенка вон разбудил.
Но брат Ницетас был в ярости. Только задержал внимание на том, как Лиз, обернувшись одеялом, бросилась к младенцу, рассердился еще сильнее от вида ее тонких стройных ног и мрачно и торжественно объявил:
- Ты сам вынудил меня к этому, брат Паулюс! Сразу после Рождественской службы ты со мной возвращаешься в Вайссенкройц! И замаливать тебе свое грехопадение до самой смерти – в стенах нашего славного аббатства. Ибо нет к тебе больше доверия! О, как будет разочарован брат Ансельм, этот божий человек, вырастивший тебя!
Брат Ансельм, конечно, будет разочарован, в этом Паулюс не сомневался. Его воспитатель был хорошим и добрым человеком. Монах глянул на Лиз, пытающуюся успокоить младенца, и медленно почесал затылок.
- У тебя нет прав распоряжаться мной, - наконец ответил он Ницетасу. – Вот призовут меня из обители – я и поеду. А покуда оставь меня в покое. Или еще лучше возвращайся-ка ты сам в Вайссенкройц прямо сейчас. И службу праздничную, и венчание я и сам справлю.
- Коли я и вернусь в Вайссенкройц один, то тотчас обо всем будет донесено брату Ансельму, - вкрадчиво заявил благочестивый брат, - и начнется немедленное разбирательство с твоим привидением. Если оно, конечно, привидение.
Лиз бесстрашно посмотрела на брата Ницетаса.
- Конечно, привидение! Неужели ты, святой брат, считаешь, что брат Паулюс согрешил бы с живой женщиной? А про привидений в Писании ничего не сказано! Наверное…
Последнее слово прозвучало не слишком уверенно.
- А вот приедет сюда посланец от папы Луция, он и пояснит, сказано или нет. Но сперва проверит, привидение ли ты. Блудницы от раскаленной кочерги вопят, как от пламени адова.
Паулюс медленно поднялся на ноги и посмотрел прямо в глаза брата Ницетаса.
- Если ты, святой брат, сейчас же не уберешься из моей комнаты, от раскаленной кочерги завопишь ты.