Снова раздался глухой удар, непонятный и страшный. Рука, кажется, сама потянулась к дверной ручке, а ведь я ей не отдавала такого приказа! Дверная ручка пошла вниз будто против моей воли, а звуки за дверью стихли. Что бы ни было там, за дверью, оно меня ждет. Нажимаю на ручку, тяну дверь на себя. Знаю, нельзя мне видеть то, что за дверью, оно меня уничтожит, но рука меня не послушалась и распахнула дверь настежь. Смотрю во все глаза, дверь на меня летит, и стук налетает на меня громом, и я уже в ожидании грядущей минуты, я слышу свой крик – и просыпаюсь, наконец-то.
Сначала я, по-прежнему затаив дыхание, вглядывалась в темноту. И повторяла себе: только не думай про этот сон! Ложись и спи себе дальше!
Но не получалось, у меня никогда не получается, ночью мрачные мысли одолевают меня с особой силой. Лежу в постели, а они так и подкрадываются. Вспоминала про солнечные затмения – то, первое, много лет назад, и нынешнее; вспоминала, как сынок маленькой потной ладошкой водил по моей груди, хотел удостовериться, что сердце мое не заледенело; вспоминала все двери и все скрытые за ними опасности, от которых не смогу защитить ни себя, ни его. И еще думала о том, как же опасен, до чего же опасен мир – и одной мне в этом мире не выстоять.
Давно уж мне не снился сон про полтергейст за закрытой дверью. Я пыталась сообразить, что именно вызвало опять этот кошмар к жизни, да еще так неожиданно. Мне ведь казалось, я знаю, что скрывается за дверью. И я заерзала на кровати, опять зарылась в одеяло, словно резкие движения могут спугнуть ночные мысли, как будто стаю ворон.
Зажгла свет. Но сказала себе, что нужно спать, и снова нажала на выключатель. Закрыла глаза. И подумала:
Во-первых, я обманщица.
Во-вторых, я кого-то убила.
В-третьих, у меня татуировка в сокровенном месте.
Одно утверждение ложно.
Прислушалась к себе в напрасных поисках того радостного чувства, что охватило меня сегодня утром. Но его вытеснил давно знакомый ночной кошмар, и вдруг я почуяла совсем другое: потихоньку, но неудержимо, как крошечный острозубый зверек, после долгой зимней спячки покинувший лежку, во мне просыпалось предчувствие беды.
Вот о чем он думал: о предшествующем мгновении, когда уже ясно, что случится, но оно еще не случилось. Предшествующее мгновение решает все.
Казалось, это одно из тех плавных, по видимости легких движений, каких танцовщики добиваются лишь через несколько лет упражнений, – притом совершенно непреднамеренное. Будто следуя тайной договоренности, не требующей обсуждения, они повернули головы. Он, блондин, в одну сторону, она – кучерявая брюнетка – в другую. И губы их встретились.
Сразу видно, это был самый-самый первый поцелуй. Охватившее обоих волнение, казалось, можно почувствовать на ощупь.
Сейчас он удивится, какие у нее мягкие губы, подумал Филипп, уголком глаза наблюдавший за юной парочкой. Когда впервые целуешь женщину, всегда удивляешься, до чего же мягкие у нее губы. И не важно, скольких женщин ты целовал раньше, тут всегда удивляешься, как в первый раз.
Эти двое были одни в целом мире, и не было для них зоны ожидания, где полным-полно людей, бросающих на них любопытные взгляды, не было ни терминала, ни аэропорта, ни Гамбурга, ни всей страны, а были только они одни, и тепло, и влажность, и дыхание, и губы. Завершающий этап, невесомость.
Да, конечно, там всего лишь происходит биохимический процесс, по сути, эти двое, обмениваясь слюной, инстинктивно проверяют совместимость своих генов, и нет ничего больше в поцелуе, остальное – эзотерика, пустой звук. Так думал Филипп, когда, наконец, отвел от них взгляд. И тотчас отчетливо зазвучали вокруг него шумы аэропорта, словно кто-то прибавил им громкости. Разом донеслись до его слуха приглушенные разговоры, объявления по громкоговорителю, стук каблуков, звонки мобильных телефонов и смешки. Филипп встал со своего сиденья у выхода на посадку и сделал несколько шагов вперед.
Сегодня я живу на этом свете одиннадцать тысяч восемьсот семьдесят пятый день, подумал он. Одиннадцать тысяч восемьсот семьдесят пять раз я просыпался, открывал глаза с одной только мыслью: что принесет сегодняшний день? Проживал его от начала до конца и снова ложился спать. Одиннадцать тысяч восемьсот семьдесят пять раз я лежал в постели и видел сны.
С тех пор как один друг его юности вместо дня рождения отпраздновал одиннадцать тысяч сто одиннадцатый день пребывания на свете, Филипп тоже время от времени занимался такими подсчетами.
Глядя на самолеты при взлете и посадке, он размышлял о себе нынешнем. Подвести баланс – вот что для него всегда имело значение.