Мы киваем друг другу — и по моей коже бегут мурашки.

Меня словно ударяет током, когда я сажусь рядом, сделав себе кофе. К горлу подступает ком, а тело пробивает чуть заметная дрожь. Я избегаю смотреть на Стаса, но от этого не проще. Не спасает даже сознание абсурдности такого состояния.

Я ещё никогда не завтракала так нервно. Каждый мимолётно брошенный на меня взгляд Стаса чувствуется так остро, что я иногда с трудом удерживаю чашку в руках. А жевать мой любимый миндальный круассан становится дополнительным испытанием.

Молчание не спасает ситуацию. Но я не могу сказать ни слова. Так и доедаю в непонятном надломе, снова и снова мысленно призывая себя прийти в равновесие.

Когда я встаю, чтобы помыть чашку, слышу неожиданное:

— Я уладил все дела, картину тебе доставят завтра.

Я застываю на мгновение. Сердце пропускает удар.

Но это лишь секунды — я быстро беру себя в руки, и, начав мыть чашку, равнодушно бросаю:

— Хорошо.

Его слова — ещё не дело. О том, сдержит ли он обещание, можно судить только завтра.

И даже если да — это не достижение. Лишь необходимое выполнение своей части сделки, не более. Для любого нормального человека.

И то, что такой нормальный Стас сильно контрастирует с уже привычным мне беспринципным манипулятором, не повод любое его проявление человечности считать чем-то выдающимся.

Решив так, я вроде успокаиваюсь. Домываю посуду и собираюсь разворачиваться, чтобы уйти в комнату. Но меня останавливают непривычно мягкие слова:

— Ты выдержала испытание. Завтра мы распрощаемся.

— Навсегда? — неожиданно растерянно спрашиваю я.

Не понимаю, к чему вообще у меня вырвался этот ненужный вопрос, да ещё и таким странным тоном. Но Стас реагирует невозмутимо.

— Как и предполагалось.

Я не знаю, что ответить. Но почему-то не спешу уходить.

Выдержав небольшую паузу, он вдруг добавляет так же спокойно:

— Один день ничего не решит, это простая формальность. Я могу уйти сегодня.