ГЛАВА 29

Попав в клинику, потеряв свободу, я, казалось, что перестала существовать. Словно вернулась на годы назад: другие люди решали, как мне жить, когда вставать и ложиться, что делать в свободное время, которого здесь у меня было слишком много. Жила по расписанию: завтрак, таблетки; обед, таблетки; обследования, терапия и монолог врача, которому я по-прежнему ничего не могла ответить; ужин, таблетки. Сначала я не принимала лекарства, прятала их за щеку, а потом осторожно выплевывала. Несколько раз мне удался этот фокус, но в первую же ночь вернулись кошмары. Я снова услышала запах вина, ощутила, как большие мозолистые руки рвали мою одежду, и опять никак не могла защититься. Просыпалась от собственного крика. Вернее мне казалось, что кричала, слышала свой голос, хотя он так и не вернулся.

После того, как однажды утром санитарка нашла меня на полу, забившуюся между стеной и кроватью, за мной стали пристально следить. Вместо таблеток теперь делали инъекции каких-то препаратов трижды в день. Воспоминания из прошлого, а ничем иным я не могла объяснить эти сны, по-прежнему беспокоили меня, хотя, не вызывали прежних эмоций, а восприятие действительности притупилось.

Ежедневные тесты, которые я проходила, не вносили ясности.

— Официальная медицина бессильна, — неохотно признался мой лечащий врач в телефонном разговоре с Андреем.

Идя с процедуры, я услышала лишь эту фразу. Демидова я больше не видела. Даже, когда он приходил, не покидала комнату. Никогда не забуду его взгляд в то утро, когда он стал свидетелем случившегося у меня приступа. Мужчина сильно испугался и, возможно хотел помочь мне, привезя в клинику, но я воспринимала его поступок как предательство. Он оставил меня здесь, не попытавшись разобраться в ситуации, решив, что так будет лучше. Для него в моей жизни не осталось места, если вообще что-то осталось от самой жизни.

***

«В комнате с белым потолком, с правом на надежду,

В комнате с видом на огни, с верою в любовь».*

До сих пор помню, какое испытала потрясение, услышав эту песню впервые в юности, не догадываясь, что получила своего рода предсказание. Тогда лишь чувствовала, теперь понимала, каково это любить так, что не видеть смысла в жизни без любимого человека. Мысли о Нике были единственным, что заставляло меня держаться на плаву, сохраняя остатки разума. Несмотря на это, с каждым днем становилось все сложнее, будто я теряла себя, собственную личность, растворяясь в окружающем мире. Порой хотелось забыть обо всем, стать деревом или кустарником. Радоваться дождю и солнечному свету. Приютить в своих ветвях птиц и наслаждаться их пением. Однако каждый раз, когда я была готова сдаться, слышала голос, который заставлял меня, отказавшись от иллюзий, возвращаться мир, полный тоски и одиночества.

***

Сегодня был седьмой день моего пребывания в клинике или десятый, прошел месяц, а, может быть, год, я запуталась и перестала считать. После завтрака медсестра сказала, что меня ждет сюрприз. Я не поняла ничего, но послушно отправилась следом за ней. Она была доброй, расчесывала мои волосы и угощала леденцами. Я сама все еще с трудом держала даже ложку: так дрожали руки.

В комнате, куда мы пришли, находились мои родители. Увидев их, я не испытала никаких чувств, просто знала, кем мне приходились эти люди. Мама заплакала, увидев меня. Говорила что-то о том, как несправедлива жизнь, как несчастна ее дочь, как похудела и осунулась. Отец молча разглядывать меня, сжимая и разжимая кулаки.

Разве я могла выглядеть иначе, учитывая, что Андрей запер меня в четырех стенах, а родители позволили ему так со мной поступить? Без их согласия никто не имел права удерживать меня здесь. Впрочем, я не испытывала злости или ненависти, только мысленно отметила этот факт.