— Ах ты! — голос сорвался в ультразвук и в вечерней тишине, звонко шлепнула пощечина. Голова мотнулась назад и от неожиданности он чуть не сел.
— Не смей ходить за мной! — прокричала она, почти ему в ухо.
Когда опомнился, ее уже след простыл. Лишь туфли, забытые в порыве гнева стояли на там, где она их бросила.
Щека горела как обожженная. В растерянности, он подхватил ее обувь и побрел к дому. Хаотичные обрывки мыслей, ремешки туфлей, зажатые в руке. Вечерний парк.
— Что-то я ничего не понял, — пробормотал он, потирая след от удара.
Выйдя из лифта на ее этаже, он немного постоял в замешательстве. Звонить и отхватить новую порцию? Нафиг. Подумав, повесил туфли за ремешки, на ручку двери. Если найдет, то и ладно, не найдет, подумает, что сама потеряла.
Вот так закончился тот день. Позже, стоя на балконе, он подумал, как люди привыкли вымещать зло на тех, кто ответить не может. В каждом классе их школы, был такой человек, который нес на себе бремя козла отпущения. В их классе это был он…
Щелкнула входная дверь, и привычный, щемяще родной, запах маминой квартиры проник в нос. На вешалке висело ее старое зимнее пальто. Она ходила в нем, когда Женя учился в школе…
… Он не сразу понял тот холодный официальный голос, сообщивший он том, что мама в реанимации. Сердечный приступ. Такая-то больница, туда-то звоните. Он был у нее накануне, и ему показалось, на мгновение, что цвет ее лица приобрел какой-то неестественный, восковый оттенок. Тогда больно кольнуло в груди. Давно забытое ощущение страха за другого человека…
Когда уходил, долго не мог насмотреться на нее, сердце сжимало как-то нехорошо. Мама даже спросила, все ли с ним в порядке. Он поцеловал ее в щеку и погладив по плечу, вышел за дверь. Попрощался на словах он уже несколько раз…
… Мама умерла во вторник. Ему позвонили из реанимации и каким-то будничным голосом сообщили об этом факте. Самое странное, он тоже ничего не испытал. Единственный ему родной человек, ушел, а внутри, будто все уже выгорело и болеть было уже нечему…
Он повешал куртку на вешалку, из коридора заглянул в свою комнату. Мама так и не изменила ничего, все было так, когда он покинул родное гнездо, отправившись в свободное плавание.
В гостиной, в углу, на кресле лежали сумка и вещи тетки. Наверное, они все еще на поминках сидят, на пару с приехавшей пару дней назад Светой, ее дочерью, имитируя заботу о той, которая при жизни от них слова доброго не услышала…
…За стеклом посудного шкафа, среди редко расставленных чашек и тарелок, стояли фотки. Несколько маминых, пара моих. Две выпускные фотки, школа и техникум. Бездумно открыл шкаф и вытащил школьную.
С фотографии на него глядели лица. Еще молодые, здесь у них все еще впереди. Вот он, привычно полуспрятался за других. Зеленеют молодой листвой тополя возле школы. Впереди выпускной и целая жизнь. Как-то ему пришло письмо. Там его приглашали на встречу выпускников, но он вычеркнул то время из жизни и не хотел снова очутиться в стенах, что напоминали ему о прошлом. Не пошел, короче. Потом в Интернете нашел фотографии с той встречи. Там была и Света. Неплохо, очень неплохо одетая, дорогая одежда, украшения, все хорошо. Только чужое, не ее. Серьги не сочетались с кулоном, часы на запястье вообще бижутерия. Да и накрашена явно не в салоне. А если это временное, то и все остальное тоже. Вот так.
Сунул фото обратно. Постоял в раздумье у окна. Солнце уже коснулось края, наливаясь алым цветом. Будем ждать, все равно этого разговора не избежать, да и чего бегать? Здесь, в этой квартире, самое лучшее место для этого.
Он провел рукой по корешкам книг, стоящих на книжной полке. Несколько он купил в то лето. На первые свои заработанные деньги. Он достал с полки одну. Джек Лондон. «Мартин Иден». Из книжки вдруг выскользнул зеленый бумажный квадратик. Плавно спланировав, он приземлился у ног. «Магазин „Семерка“. Большой выбор, низкие цены, качественные продукты…»
Он поднял буклет, зачем-то его понюхал и улыбнулся…