Баркер и Уинсли приехали к дому Ильина за несколько минут до того, как его такси остановилось перед домом. Когда ученый с женой скрылись в подъезде, Генри включил автомобильную магнитолу.
— Хотите послушать новости? — с ехидством спросил Уинсли, — если бы воспользовались услугами общественного транспорта, мы бы уже обедали.
В этот момент на экране магнитолы появился Ильин, входящий в комнату, за ним шли жена и дети. Изображение было великолепное. Ильин вглядывается в незнакомую обстановку, камеры фиксировали растерянное выражение его лица.
Обход завершился в ванной, ученый скрылся за прикрытой дверью.
— Никогда бы не подумал, что у вас работают такие пуритане. В ванную вы не поставили камеры из этических соображений? — ехидное настроение не покидало англичанина.
— Пап, уже звонят! — из динамиков раздался голос сына Ильина. На мониторе было видно, как он протянул в ванную комнату мобильный телефон, где в это время находился ученый и его жена.
— Было мало времени, а комплектов оборудования оказалось недостаточно, — без улыбки ответил Баркер, — но вчера удалось всучить жене Ильина комплект iPad и iPhon, так что Ильин будет у нас под колпаком постоянно. Осталось только встретиться с ним ненадолго и уединиться для уточнения подробностей.
Он посмотрел на часы, Вы правы, Артур, действительно пора подкрепиться.
— Если захотите поговорить с женой, — вспомнил инструктаж Санича Ильин, — выходите прогуляться по бульвару. Отличный у вас бульвар. Прямо над головой метро проходит. Если не хотите, чтобы кто-то посторонний вас услышал — дождитесь, когда поезд будет проходить над вами, и на ушко пошепчите. Потом, когда квартиру проверим, еще что-нибудь придумаем.
— Какая духота все-таки. Может быть, прогуляемся? — Кирилл вопросительно взглянул на жену. Он боялся выглядеть ненатурально. До звонка Санича оставалась еще слабая надежда, что все происходящее — какое-то недоразумение, что его с кем-то перепутали. Память вернется и с ней все встанет на свои места.
Память не возвращалась. Как он не напрягался, он не смог вспомнить свою жизнь за последний год. Последнее очень яркое отчетливое воспоминание — обед в столовой института год тому назад…
…он сидит в столовой спиной к залу, перед ним круглая крыша Усачевского рынка, которую он про себя прозвал «яйцом птицы Рух»[80]. На столе поднос, на котором едва помещается большая тарелка борща со сметаной и тарелка с овощным рагу. Вернее это не рагу, а шницель с овощным рагу в качестве гарнира. Он помнит, как берет в руки ложку, набирает красной гущи из тарелки, подносит ко рту…
Все! В голове крутятся странные слова, сказанные женским голосом: «Хотите жить? Хотите, чтобы с Вашей женой и детьми все было в порядке? Если да, то сидите и не задавайте дурацких вопросов». Он открыл глаза в больнице. Остальное стерто. Только острое ощущение надвигающейся беды и пережитого страха.
— Кирюш, я готова! — Ксения, уже одетая, выглядывает из прихожей, — ты долго еще?
— Иду, иду, — Кирилл быстро воткнул ноги в туфли и накинул ветровку, — как пионер!
— Па-а, мы-то думали — посидим, поболтаем, — тянет сын, нехотя вылезая из-за стола.
— А я с работы свалила! — это уже дочка.
Дети подходят и тычутся лбами, словно две огромные кошки, подставляются, чтобы их нежили и чесали за ухом. Кирилла накрывает волна нежности, хочется плакать, но мысль, что кто-то наблюдает с интересом эту картину, моментально отрезвляет его.
— Ну, ну! Мы с мамой пройдемся немного, разомнем косточки и вернемся. Душно мне что-то. Еще поболтаем.