Прихожу в себя. Встаю и, шатаясь, направляюсь к профессору.
— Что?
Шевеловский бледен. Губы дрожат.
— Не вышло. Чего-то не хватило. Какого-то импульса. Какой-то энергии.
Он обхватывает седую голову руками и тихо плачет. Оглядываюсь. Остальные без сознания. Пластмассовый нож валяется на зеленом ворсе.
Тени исчезли. По коже бегает едва заметный ток, щекочет виски.
— Бьет током немного. Так и должно быть?
— Уменьшилось внутреннее поле до минимума. Дальше системы защиты не позволяют, — профессор замолкает, вытирает слезу. — Энергии не хватило. Не хватило…
Пришел в себя Бингер. Бочком ковыляет в туалет. Стараюсь не глядеть на мокрые штаны. Завсхлипывал Лупя.
— Чуть не обделался, на хрен, хорошо, что не ел. — Санька пытается встать, но ноги не держат, и он отворачивается к окну.
Заорал динамик:
— Надеюсь, вы там все живы еще? До предела выжал! Больше никак! Руки вон ходуном ходят. Эти — черные — почти осязаемые. Стонали…
— Я чай пролил, — комментирует вернувшийся Бингер.
— Знаем. Я сам чуть не пролил, — без тени иронии отвечает Санька.
Профессор смотрит в черноту иллюминатора. На вопросы не отвечает.
Замечаю Надин. Она не у себя. Сидит в кресле впереди, укутавшись в плед, и дрожит. Вижу, что Санька хочет подойти к ней, но не решается, терзает себя.
Становится легко. Я улыбаюсь. Напряжение скатывает, как" морская волна. Мягко, одурманивающее…
Лагуна… Доплыли…
За стеклом иллюминатора проплывает рейс 3469-й. Весь в иероглифах. 3468-й, значит, прозевал. Глубоко, сладко вздыхаю. Мы не одни.
— А мы бубнями! Во! Э! Ты мне в карты не пялься!