Карты просвечивают, но им все равно. Держат их как белье перед вывешиванием. Ведь салфетки мягкие, стойком не стоят.

— Даже собаки паршивые вернулись! А мы не-е-е вернемся никогда-а-а! — Санька запел. В Лагуне он часто поет. То про гоп-стоп, то про девочку-пай. И на Надин смотрит. Ждет, когда оценит его талант.

— Что было изменено в конструкции систем корабля после полета животных? Ну, что же? Наоборот, проверенные механизмы не изменяют. — Шевеловский устало садится в кресло, глубоко вздыхает.

— Собакам, блин, обеспечили безопасность. Собаки, блин, важнее людей.

— Нет, — говорю я, снисходительно улыбаясь. — Главный инженер сказал, что…

Я вспоминаю еще одну важную деталь моей беседы с организаторами полета!

— Профессор! У нас могли убавить для безопасности напряженность поля, про которое вы только что рассказывали?

— Внешнего? Могли, но зачем?

— Чтобы не было перегрузки.

— Для этого усиливается внутреннее поле. Постойте!

Шевеловский бледнеет. Вскакивает с места, хватает меня и начинает трясти. Он свихнулся?

— Внутреннее поле! Внутреннее поле! Вот в чем проблема! — профессор кричит на весь салон.

Санька с Лупей испуганно смотрят на него. Бингер отскочил и выпучил глаза.

— Оно оказалось слишком усиленным. Именно оно создает противодействие на несущее. Это оно!

Профессор весь трясется. В таком состоянии нам его видеть не приходилось. Все молчат, раскрыв рты, и пялятся на мечущегося Шевеловского. Тот минут через двадцать успокаивается, по очереди обнимает нас всех, включая выбежавшую на безумные крики Надин, и вновь принимается за свои расчеты.

— Ну, пипец, блин! — Санька растерянно смотрит на меня. — Это мы что, починим все?

В его глазах появляется надежда, он подходит к проволочным тахионам и начинает их гладить.

— И вас вылечат, — говорит он шарам и немного приплясывает.

Все возбуждены. Нервно наматывают круги возле профессора. Надин принесла ему фирменный коктейль. Шевеловский выпивает напиток залпом и продолжает писать. Бингер шикает на всех, чтобы угомонились.

Свет погас. Чудное место…