Дед Никифор стоял там же, где стоял. У забора. Увидев на моем плече увесистую сумку, деловито спросил:

- Будешь ловить?

- Кого?

- Сбежавшего из могилы Федьку Висячина?

- Дед, кто в поселке пускает жильцов?

- Да хоть я. А зачем не пускать, когда вот изба пустует. Живи.

- Она чья?

- Ничья. Хозяйка померла, наследников нет. Да и кому такая хибара нужна…

И верно. Бревенчатый домик почернел и походил на сарай с окнами, правда, забитыми досками. Лишь крыльцо, видимо, пристроенное недавно, выглядело молодцевато.

- Дед, а в нем жить-то можно?

- Свет и плита есть. А не понравится, ко мне переберешься.

Я поднялся глянуть. Железная кровать, стол да плита. Жить можно. Мне на недельку - согласно командировочного удостоверения.

Отодрав с окон доски, я принялся за кое-какую уборку. Дед помогал: выбрасывал пустые консервные банки, которых было в избе, что шишек в еловом лесу. Мокрой тряпкой протер стол, шваброй помазал пол. И распахнул окна.

- Это ни к чему, - заметил дед.

- Ограбят?

- Кровососы спать не дадут.

- Летучие мыши?

- Комары.

Я распаковал сумку. Кипятильник, растворимый кофе, сахар, булка и колбаса. Принес воды из колодца с участка деда Никифора. В литровой банке вскипятил, достал из тумбочки две чашки, ополоснул кипятком и пригласил деда к столу.

- Непорядок, - вздохнул он.