— Потому что здесь нет мужчин!
Прямая, как натянутая струна, девушка без страха смотрела на Кудре.
— Зачем ты развязала ему руки?
— Мой отец поступил бы так же. Но ты и твои люди убили его. Поэтому я, дочь Байсеита Мукеева, сделала это!
— Так вот ты кто, красное отродье! — Ненависть клокотала в Кудре, и, еще не зная сам, что будет делать, он направил коня на нее. И впервые толпа глухо зашумела.
Кудре переводил взгляд с лица на лицо. Из толпы вышел человек. Повернулся к своим односельчанам, поклонился, потом повернулся к Кудре — поклонился.
— Ты разрешил освободить этого человека любому. Но Акану ты запретил сделать это потому, что он слишком стар, ей ты не позволяешь освободить оттого, что она женщина и дочь большевика. Народ хочет знать: где твое слово, Кудре?
Поборов в себе острое желание стегнуть этого человека нагайкой, Кудре поднялся в стременах и объявил торжественно:
— Мое слово — единственный закон, который я соблюдаю. Она может забрать эту падаль.
Хамит лежал на железной солдатской кровати, уставившись глазами в беленый потолок. Комната, в которой он находился, судя по всему, когда-то принадлежала солдату — в ней не было ничего лишнего. Железная кровать, грубый стол, два массивных некрашеных табурета.
За окном серело — приближались сумерки. Пришла девушка, села на табурет, спросила:
— Есть хочешь?
С трудом шевеля языком, Хамит ответил:
— Не хочу. — И спросил после паузы: — Как тебя зовут?
— Хабиба.
— А меня — Хамит. Где они?
— Ушли.
— Этого не может быть.
— Я сама видела, Хамит! Они ушли.
— Рано или поздно они постараются прикончить меня. Пока ждут, когда я уйду отсюда, чтобы застрелить в степи. Они знают, что мне обязательно надо идти. — И он с тоской посмотрел на свои распухшие ступни.