Странной показалась эта роща, облитая нестерпимым зеленоватым сиянием. Она совершенно не давала тени. На ветках не было ни единого листка. Голые сучья тянулись к раскаленному небу, словно моля о помощи.

Постоял, огляделся.

Стволы во всех направлениях были изрезаны глубокими трещинами. Что-то знакомое было в них. Ему вдруг показалось, что подобные извивы он видел в альбоме, посвященном Музею истории письменности народов Земли.

Шевелятся трещины или это голова кружится?

Валентин протянул руку к ближайшему стволу, и снова в нескольких сантиметрах от коры пальцы наткнулись на невидимую преграду.

В этот момент морщины на соседнем стволе дрогнули и явственно изменили рисунок. «Словно надпись на экране видео», — успел подумать Валентин. Между тем темп изменения рисунка на стволе все более убыстрялся.

Красное солнце успело скрыться, и в мире безраздельно воцарился зеленый свет. вверху послышался шум. Штурман поднял голову. Высоко над ним кружила стая странных созданий. Птицы, не птицы? Если птицы, то где их крылья? Внешне создания были похожи на капли, на небольшие воздушные торпеды.

Стая этих странных образований приблизилась к роще, закружила хороводом вокруг деревьев. Быстрее, быстрее, еще быстрее! В ритме вращения сонмища капель знаки на коре стали изменяться все быстрее. Теперь штурман мог бы поклясться, что эти знаки, за которыми он еле поспевал следить, напоминают ему цифры и математические символы, которыми пользуются земляне.

Внезапно с одной из веток сорвалась молния. Жало ее было нацелено в стремительно пролетающую мимо каплю. Валентин вскрикнул: ему показалось, что комочек живой плоти будет сейчас убит, испепелен, повержен наземь. Но нет! Несмотря на то, что острие молнии угодило точно в каплю, та, как ни в чем не бывало, продолжала кружиться вокруг дерева.

С других ветвей стали срываться точно такие молнии, каждая ударяла в пролетающую каплю, и ни одна из них не погибла…

Штурман умолк.

— А потом? — спросил врач.

— А потом я потерял сознание, — сказал Валентин. -

И очнулся только благодаря вам.

— Ты пока успокойся, голуба душа, — сказал Дмитрий Анатольевич. — В твоем положении волноваться крайне вредно.

А воображение у тебя живое.

Медотсек был переполнен. Для раненых и обожженных пришлось использовать часть оранжерейного отсека. Заполнена была и кабина капитана.

С некоторых пор людей больше беспокоила даже не борьба с пластинками, а еще одна напасть, поселившаяся на «Каравелле». Время от времени то один, то другой член экипажа погружался в сон. Правда, Дмитрий Анатольевич считал, что это не сон, а какое-то особое состояние, когда человек вроде бодрствует, но не может и пальцем пошевелить.

В первое время человек, в котором поселялся «сон», еще ходил, работал, но движения его становились все более медленными, неуверенными, а речь — сбивчивой и невнятной. Голос начинал звучать глуше, память слабела, и, наконец, человек засыпал.

Только Тобор держался молодцом — пластинки ничего не могли с ним поделать. «Уж не представляю, что бы мы делали, — подумал однажды Дмитрий Анатольевич, — если бы робот не координировал и не направлял в единое русло усилия нашего ослабленного экипажа».