Их лица были смуглыми, веселыми — в этой синей долине с теплым солнцем было хорошо. Я обрел интерес к окружающему и опять рассказывал, рассказывал, точно обрел дар речи. О «Гондване». И не побоялся. Она как будто была рядом. Это были не воспоминания. Просто слова. Что там случится через пять-десять лет? Что станет с океаном? Удастся ли его насытить солнечным светом, сделать многоэтажным, сияющим — другим? Нет, океан не станет ласковей. Он станет богаче. Простая случайность — вода так быстро поглощает лучи, что над темными безднами лишь пленка, тонкий слой жизни.
— Так будет всюду, — закончил я, — до глубин в полкилометра. Гигантский резервуар жизни и света.
— Ты уверен, что это необходимо уже сегодня? — спросил Розов, и я вдруг заметил, что не все разделяют мой энтузиазм.
— Что ты имеешь в виду?
— А вот что: после этого сделать океан прежним уже нельзя. Изменения необратимы.
— Это и не понадобится!
— Как знать. Не слишком ли многое мы изменили уже на нашей планете? Я не знаю, что произойдет, когда целые моря превратятся в фермы. Может быть, будет слишком много тепла…
— Тепло можно отвести. В космос. На Марс. На Юпитер.
— А что изменится там — на Марсе, на Юпитере?
— Это уже отдаленное будущее. Слишком отдаленное.
— Возможно, — спокойно ответил Розов.
— Предки были неглупые люди, — многозначительно сказал Никитин.
— И они оставили нам океан таким, каким мы его знаем! — воскликнула девушка в соломенно-желтом платье.
— Ну не совсем, — вдруг возразил Розов. — С того незапамятного момента, когда возник человек, он только и делает, что изменяет все вокруг себя. Начав это делать, просто невозможно остановиться. Это как бы овеществленное время. Первые эксперименты покажут, что можно ждать от проекта.
— Ты что же, не веришь расчетам? — спросил Никитин.
— Да разве дело в расчетах? Все основано на допущениях, на смелых гипотезах. Если фотоны будут отражаться… если пучок частиц достигнет Солнца… если магнитная буря не собьет их с пути… если… Да что говорить! Было время, когда никто не взялся бы за это. Когда-то действовали почти наверняка. А это роскошь — зондировать Солнце лучками высоких энергий. Мы можем себе это позволить, потому что знаем: что-то получится, что-то прояснится. Не одно, так другое. Какие-то результаты будут. Поговорите еще раз с Ольминым. Только откровенно. Неужели он уверен на все сто, что можно наверняка изменять направление солнечных лучей, стягивать их к Земле? Да не может этого быть! Он же ученый. Думаю, у него уже готовы не один и не два варианта эксперимента. Это пока опытная установка. Реактор. Построят — запустят, тогда станет ясно, как с ней работать.
— Да уж запустят, — протянул Никитин и, обратившись ко мне, вдруг спросил: — А что же с тем делом, с той историей, о которой мы говорили?
Я понял: он вспомнил об Аире.
— А как об этом рассказать! — ответил я. — Попробуй, может быть, у тебя получится.
Он озадаченно посмотрел на меня, помолчал, потом добродушно улыбнулся.