— Сам знаю, но ты же неглупый парень. Придумай что-нибудь.

— Хорошо, — сказал кибер и выскользнул за дверь.

Через четверть часа он явился с заржавленной болванкой, которую можно было держать только обеими руками, такая она была массивная. Потом я отправился к Энно с бутылкой рома и через час вернулся с медной ручкой будущей кофеварки. Все это время кибер ждал меня; он истосковался по работе. Я подумал несколько минут и отправил его на палубу, чтобы он отвязал от шлюпки якорь и доставил его в каюту. Он попробовал возражать, но я убедил его, что чем меньше у Энно под рукой будет музейных экспонатов, тем лучше с точки зрения его собственной безопасности.

— Так что лучше стащить якорь вместе со шлюпкой, — закончил я, и это окончательно убедило кибера.

Но понял он меня буквально. Якорь он отрезал, а шлюпку отправил за борт. Несколько дней после этого случая Энно как-то подозрительно смотрел на меня и то и дело переводил разговор на тему морской романтики и дальних путешествий, когда шлюпка может значить так много…

Итак, мы вооружились этими инструментами. Якорь служил наковальней. Ручку мы приварили ультразвуком. Кофеварка была готова. Я еще раз потер ее песком и подогрел в электронном термостате, чтобы металл слегка окислился.

«Интересно, видела ли Соолли когда-нибудь свечу? — подумал я. Наверное, нет. Сувенирные свечи забыты в прошлом веке, значит… Что, если попробовать? Уж щедрость так щедрость!» Я выудил из моего кибернетического собеседника кое-какие сведения о стеариновой кислоте.

— Попробуем? — спросил я.

Он понимающе кивнул своей круглой симпатичной головой и пустился на поиски мыла и серной кислоты. Затем настрогал мыльных стружек, залил их водой, размешал, поставил смесь греться. Разбавил кислоту и осторожно влил ее в раствор мыла. После того как на поверхность всплыла белая масса, он указал на нее своим механическим перстом:

— Стеарин.

Он просушил его, завернув в мое полотенце. Отрезав от полотенца сухую полоску, он сделал фитиль, расплавил стеарин. Опустил фитиль в стакан и залил стеарином до верхнего края. Стакан лопнул, кибер извинился. Но свеча была готова.

Я упаковал подарки в коробку и отпустил помощника. (Мы возились с ним целый день.)

Мне сказали, что гости соберутся в лаборатории. Я пришел туда без опозданий, в эту скучную и прохладную обитель разума, но вокруг было пустовато, светились холодные стеклянные цилиндры, в колбах сновали какие-то насекомые не крупнее мухи.

Я совершенно потерялся в этом безразмерном пространстве, где неслышно дышали кондиционеры, а гироскопы останавливали не только легчайшую бортовую качку, но, казалось, и само время.

Вот где Соолли прятала от людских глаз кащееву иглу! Среди обычных клеток попадаются и такие, что не хотят умирать. Словно энергия роста не убывает, как почти всегда, а остается неизменной или растет со временем. До сих пор, я это знал, не было собрано сколько-нибудь представительной коллекции, относящейся даже к главнейшим видам.

Внешне такие клетки ничуть не отличаются от других. Только вот обычные «кирпичики» через пятьдесят-семьдесят делений погибают, разрушаются, а с ними и все здание организма. Неожиданное исключение из этого печального правила — раковые клетки. И еще одна форма живого: клетки активные, неумирающие. Найти их труднее, чем живую воду. Невольно вспомнишь сказку про Кащея бессмертного. Особенно после миллиона-другого напрасных попыток. Но крохотные комочки протоплазмы — это семена и ростки могучего дерева жизни. Если бы когда-нибудь удалось объединить в организме клетки бессмертные, или, как их называла Соолли, активные!.. Не здесь ли это произойдет?

Думаю, что самые простые существа служили ей моделью, помогавшей разглядеть секреты живого. На ее месте и я бы так поступил. На одном из цилиндров я прочел: «Опыты с внешней памятью». Знакомо, подумал я. Инфузории, например, не любят ударов электрическим током. Можно закрыть часть сосуда (лучше узкой трубки) от света и включать электрическое напряжение тогда, когда простейшие доберутся до теневого участка. Стоит пять-десять раз поприветствовать их таким образом — и они будут поспешно поворачивать назад на границе света и тени, даже если их не будет там ждать электрический щелчок.

Подвижная затемняющая шторка позволила выяснить вот что: инфузории пугались не темноты, не тени, они поворачивали с того места, где прежде была тень. Они реагировали на следы испытанного удара, оставленные ими самими, в том месте, где он их настиг. Это и есть внешняя память. Отсюда Соолли тянула зыбкий мосток к активности клеток. Будто бы выключить память — значит наполовину решить проблему бессмертия. Все на том же, конечно, на клеточном уровне.

…Через несколько минут я услышал голоса, смех и понял, что заблудился. Холл, где собрались гости, был рядом. Перегородка отделяла его от лаборатории Соолли. Я ни за что не нашел бы выход, искусно задрапированный, если бы передо мной вдруг не предстала она сама, не взяла за руку и не вывела из закоулков, приблизивших было меня к решению загадки бессмертия.

Я растерялся. Яркий свет слепил. Было шумно. Подошла Валентина. Все стало на свои места.