— Сводки — и только?
Лейтенант поднял веки.
— Нет… — Я скорее угадал, чем услышал его голос. — Остальное тоже… Разведка… Наводка рейдеров… Дезориентировка самолетов и кораблей противника.
— Значит, та радиограмма?..
— Да… Я отдал приказ… Я исполнял свой долг…
— Долг?
— Да. Я так считал… Я хотел, чтобы скорей кончилась эта война…
— И потопили безоружный транспорт… А то, что случилось здесь вчера?
Риттер подымает усталые, больные глаза.
— Оставьте… Дайте мне спокойно умереть…
— Вставайте, — говорю я.
Риттер не отзывается. Встряхиваю его. Лейтенант валится на лед. Я выпрямляюсь.
— Встать! Ауфштеен! Шнеллер!
Риттер машинально повинуется. Неуверенно встает. Я подхватываю его под руку.
— Идемте, — говорю я.
Мне удалось подстрелить несколько нырков, и они немного поддержали наши силы. Но Риттер с каждым днем слабеет. Он не верит, что мы сможем добраться до людей. На воде лейтенант еще кое-как гребет, а на льду идет рядом с санями, с трудом передвигая ноги. Мы едва продвигаемся вперед. Если не случится какое-нибудь чудо — мы погибли…
Сегодня нам повезло. Днем мы вышли к чистой воде и только к вечеру доплыли до противоположного края широкой полыньи.
Я первый вышел на льдину и замер пораженный: по снегу поперек ледяного поля проходил отчетливый след саней. Рядом со следом полозьев, порой переплетаясь с ним, явственно отпечатались следы двух пар ног. Здесь недавно проходили люди!
Я позвал Риттера. Лейтенант на мгновение оживился. Он долго всматривался в следы. Постепенно его лицо становилось все мрачнее.
Мы вытащили на лед лодку, сняли наши нарты. Риттер подтащил их к следу. Полозья нарт точно совпали с колеей.