Вина и печаль, которые кружат во мне, сменяются чем-то другим: решительностью. Внезапно она сжимается в груди как стальной кулак.

Я не буду бежать от Проклятия, как мама.

Останусь здесь и сниму его.

– Можешь прийти в девять завтра? – спрашиваю Беас по телефону, повторяя слова, только что сказанные мной Джорджу.

– У надежды есть перья[23], – говорит она. – Увидимся завтра.

Как только кладу трубку, слышится стук в парадную дверь.

Шаги Женевьевы замирают.

Слышится приглушенный ответ, звук открывающейся двери.

– Айла! – зовет Женевьева. – К тебе кто-то пришел.

С сомнением смотрю на телефон, ведь я только что поговорила с Джорджем и Беас. Потом поднимаюсь и выглядываю из-за двери библиотеки. В прихожей стоит Элиза, ей явно неловко, словно она никогда не испытывала ничего подобного. Она переминается с ноги на ногу под весом большой сумки.

Мой желудок нервно сжимается.

Когда выхожу из библиотеки, она здоровается:

– Привет.

– Я могу… попросить Уилла подойти.

– Нет, – говорит она быстро, – я пришла к тебе.

Я закрываю за собой дверь библиотеки, вспоминая нашу встречу на дороге, и готовлюсь к тому, что она пришла сказать.

– Мне… жаль было услышать о том, что произошло. – Элиза делает шаг вперед, чтобы передать мне слишком большую сумку, висящую на ее плече. – Это для тебя.

Я беру ее и осторожно смотрю внутрь. Застежка практически открыта, и в сумке видны ряды пухлых фиолетовых мешочков, перевязанных золотой лентой.

Бесконечные Бури.

– Это последние, – говорит Элиза. – На дороге, когда я увидела тебя… ты сказала, что они тебе нужны.