«Тебе не нужно рассказывать ей, – звучит сдавленный голос в моей голове. – Никто никогда не узнает. Не трать на нее время. Иди домой и убедись, что все хорошо».

Подчиняюсь этому голосу и поворачиваю в направлении дома Клиффтонов, не проронив больше ни слова.

Но едва делаю два шага и резко возвращаюсь. Не могу так поступить.

– Элиза, – вырывается у меня, – мне нужно кое-что тебе сказать.

Не так я себе это представляла. Я хотела, чтобы Элизе было так же больно, как и мне, чтобы она узнала, каково это, когда мама разочаровывает или вызывает смущение. С ужасом понимаю, насколько сильно хочу избавиться от этой части своей натуры – той, что выбрала горечь, которая делает меня больше похожей на Стивена и меньше – на маму или Клиффтонов.

Чувствую дорожную пыль во рту и начинаю дрожать.

– Твоя мама не придет, – сознаюсь я. – Она послала телеграмму, а я… взяла ее. Она сказала, что наметился аукцион и она не приедет. Извини.

Элиза холодно разглядывает меня.

– Что? – спрашивает она.

Я сражаюсь с последней каплей гордости, пытаясь ее задушить.

– Знаю, это было ужасно, и не знаю, почему я так поступила. Извини, – повторяю.

Рот Элизы открывается. Мои слова лишили ее дара речи.

– Ты во многом была права, – говорю. – Надеюсь, когда-нибудь простишь меня.

Прежде чем Элиза приходит в себя, поворачиваюсь и пускаюсь бежать, пока она и ее сломавшаяся машина не исчезают из виду. В боку пронизывающая боль.

Но я заставляю себя бежать дальше.

Замедляю бег до трусцы, когда замечаю железные ворота Клиффтонов. Заходящее солнце разбрасывает над головой золотые, розовые и оранжевые лучи. К тому времени, как добираюсь до круговой подъездной дорожки, покрытой гравием, заметно хромаю.

Я уже знаю: что-то не так. Дом выглядит необычно тихим, словно задержал дыхание. Из трубы не идет дым. Свет выключен. Все слишком темное.

Забираюсь по последней ступеньке ко входной двери, когда слышу звуки, летящие из сада.

Воздух разрывает крик Миссис Клиффтон.

Я кидаюсь в сад. Когда сворачиваю за угол, останавливаюсь как вкопанная.