Я кивнула.

Все это казалось очень странным, сложным и во многом противоречивым, но, по крайней мере, это было полезное знание.

— У тебя очень красивая ванная, — заметила я, и это повторилось снова.

Он отключился и опустил взгляд в свою тарелку.

Отгородился от меня.

Иззи, которой я обычно была, проигнорировала бы это, нашла бы способ обойти это, но что-то заставило меня спросить:

— Извини, я… ты… я ступаю туда, куда не следует?

Его черные глаза смотрели прямо на меня, и они не были полностью бесстрастными. В их глубине что-то мелькало. Я просто не могла это прочесть.

Но, к моему удивлению, он ответил:

— Я съехал с прежнего жилья, продал дом, где вырос, отремонтировал это место и переехал сюда после смерти отца.

— О, боже, Джонни, мне так жаль.

— В моей жизни есть дерьмовые вещи, о которых я не очень люблю говорить. Мы с отцом были близки. Так что, эта тема — одна из таких вещей.

Я кивнула.

— Конечно, извини. Мне так жаль.

Он схватил еще один ломтик бекона.

— Ты не знала, так что не нужно извиняться.

— Верно. Хорошо, — быстро согласилась я.

Но даже несмотря на это объяснение, что-то не давало мне покоя, потому что казалось странным, что он, все еще так глубоко переживая кончину отца, решил обосноваться в месте, которое ежедневно, ежечасно, ежесекундно, когда он находился здесь, напоминало ему об этом таким образом, что явно его беспокоило.

Я знала, каково это — потерять родителя, потому что потеряла обоих. И с тем, как это произошло, у меня не было выбора, кроме как отпустить их, и я потеряла каждого совершенно по-разному, но не одинаково мучительно.

Я знала, как это тяжело. Как больно. Неважно, каким образом вы их теряли.