Она, может быть, и будет так считать, а я уже нет, и тут следует завершающий аккорд.

— Не беспокойтесь госпожа, я оплачу вашему спутнику все неудобства.

Я даже не успел сообразить, как мой кулак смел этого придурка в угол, сразу откуда-то появляются вооруженные люди и я включаю ускоренное восприятие. Вот в чем дело, этот мажор был не один, его охраняли двое и выглядят они серьезными бойцами, по крайней мере, вооружены прилично. Я понимаю, они на службе и вынуждены сохранять жизнь идиота, но надо было раньше держать его при себе и не пускать, а теперь поздно железками махать. Расправиться магу с обычными людьми ничего не стоит, что я и доказал даже не прибегая к помощи оружия, хоть люди были подготовленные к тяготам службы, но ни разу не мастера боя. Тут и наши девушки с охранного десятка подоспели, вздернули этих мужиков за волосы и приставили клинки к горлу. Ага, по-моему, до них стало доходить, на кого они имели честь напороться.

— Ваша милость, — валится на колени хозяин трапезной, — умоляю, только не здесь.

— Хорошо, не здесь, — внимаю его просьбе, — тогда неси веревку, повесим их на воротах.

— Ваша Милость, — подхватывает меня под руку Оливия, — не надо быть столь суровым к простым людям, они пытались исполнить свой долг.

— Так и исполняли бы, — пожимаю плечами, — не думаю, что это чудо не приставало здесь к другим дамам. Развлечься решили за счет убогого умом.

— И все-таки будьте снисходительны.

— Хорошо любимая, — тяжело вздыхаю я, — сделаю исключение. Но вина их тоже очевидна.

Задумываюсь, за личное оскорбление я вправе лишить их жизни, а вот как-то наказать нет, это уже прерогатива местной власти. Поэтому остается только одно, с них сдирают верхнюю одежду и привязывают во дворе к столбу, с завернутыми назад руками, мол, это вовсе не наказание, а временное задержание для передачи правосудию. А вот что с «павлином» делать, его-то я точно должен жизни лишить? О…, а он уже и не павлин вовсе, он больше похож на затравленного зверька, поклоны бьет и извиняется. Ты смотри, как быстро у него просветление в мозгах наступило.

У хозяина быстро выяснили, что этот мажор действительно не первый раз отметился здесь, и скандал тоже был не первый, так как он пытался уговаривать благородных дам за деньги провести с ним ночь. Вот такой у него бзик, не видел он вокруг себя достойных девушек, благородных ему подавай, и невдомек, что по краю все это время ходил, но, сколько веревочке не виться…

— Кстати, насчет веревки, — вспоминаю я, — совсем заболтали. Хозяин, сколько можно ждать веревку, скоро снаружи совсем темно станет, при свете факелов повешением заниматься прикажешь?

Тут мне на плечо ложится рука Оливии:

— Пойдем лучше поедим, а то остынет, девочки с ним сами разберутся.

И не возразишь, не царское это дело казнью заниматься.

Утром оседлали гронов и двинулись со двора, проезжая мимо столба посмотрел на привязанных охранников, не слишком ли я к ним был снисходителен? Вон как бодро после ночи стоят, только исподлобья взгляды бросают? Ладно, все равно впредь наука будет.

— Да, забыл у тебя спросить, — обращаюсь к Оливии, — а как того идиота наказали?

— А я думала уже не спросишь. — Улыбается она. — Девочки решили, что раз он оскорблял дам, предлагая им заработать деньги за ночь, то пусть сам попробует заработать таким же способом. Отобрали все, что у него было и сказали, что если он не принесет утром двадцать серебряных, то его действительно повесят на воротах, как и приказывал господин.

— И?

— Принес, жить все хотят. — Пожимает она плечами.