Книги

Интересно девки пляшут, или Введение в профессию

22
18
20
22
24
26
28
30

— А вы куда теперь? — спросил Воробьёв из вежливости.

— А мы, куда Родина пошлёт. А пока приказано к восемнадцати часам вернуться в расположение полка. Так что теперь вы уж сами тут. Без нас.

Сказано это было с явной иронией и намёком на неопытность Воробьёва.

С одной стороны, капитан недолюбливал разведчиков за их вечно небрежное и возмутительно вольное отношение к начальству. Но с другой, оставаться без них, уверенных в себе, на территории, которую менее суток назад ещё занимали немцы, было страшновато.

И капитан Воробьёв, придав своему лицу как можно более спокойное выражение, протянул руку:

— Ну, бывай, разведка.

Зайти в замок один он так и не решился. Теперь, когда «эмка» с разведчиками скрылась за кромкой леса, громада замка из серого камня стала казаться уж вовсе негостеприимной и враждебной. Он нерешительно потоптался перед парадными дверями и, с досады сплюнув на мраморные ступени, быстро спустился вниз к танкистам.

Известие о том, что в замке расположится штаб полка, привёз офицер связи. К вечеру прибыли связисты и командир полка гвардии полковник Лелюх собственной персоной.

О гвардии полковнике Лелюхе Иване Петровиче в полку ходили легенды. Этот невысокого роста коренастый шатен с пронзительно голубыми глазами слыл среди солдат строгим, а порою жестоким командиром. Поговаривали, что раньше, в финскую, он был неисправимым весельчаком и дамским угодником. Но после того, как пропала без вести его жена Катерина, заброшенная в тыл к финнам корректировать огонь нашей артиллерии, он сильно изменился. Стал нелюдимым и угрюмым. В его грустных глазах, казалось, навсегда поселилась печаль. Всё чаще полковник прикладывался к бутылке, явно превышая «наркомовскую» норму, что неизбежно приводило к взысканиям со стороны вышестоящего начальства. Сослуживцы с сожалением видели, что военная карьера да и сама жизнь, этого в общем-то хорошего и храброго командира неумолимо катится под гору. Но в 1944 году, ещё в Польше, сердце танкиста неожиданно для всех сразила наповал Верочка, вновь прибывшая в полк после мединститута. Около месяца все штабные гадали, как долго продлятся их отношения. Однако, к удивлению однополчан, Иван Петрович не собирался расставаться с симпатичной начальницей медсанбата. В его глазах опять появился тот радостный блеск, по которому можно точно и безошибочно определить человека, возродившегося к новой, счастливой жизни.

Вот и сейчас, расположившись на ночлег в обширном каминном зале замка, Лелюх первым делом достал из полевой сумки фотографию боевой подруги, бережно поставил её на каминную полку и огляделся. Внушительных размеров стены зала сплошь увешаны старинным оружием и портретами благородных старцев, а то и совсем ещё молодых мужчин. Одни изображены в рыцарских доспехах, другие — в мантиях, несколько бородатых вельмож в расшитых золотом камзолах. Под каждым портретом тщательно прорисованы гербы старинных родов, украшенные рыцарскими шлемами, тяжёлыми мечами, разноцветными боевыми знамёнами, а некоторые — венками из лавровых листьев. Но один большой портрет особенно притягивал взгляд. С него на полковника смотрел седоволосый старец могучего телосложения. Одет он был в чёрного цвета мантию с ослепительно белым восьмиконечным крестом на груди, поверх одеяния накинут кроваво-красный плащ, завязанный под волевым подбородком потускневшей от времени золотой тесьмой. Взгляд умных глаз устремлён вперёд, и полковнику даже показалось, что рыцарь с портрета смотрит прямо на него, и в какое-то мгновение их взгляды встретились. Лелюх тряхнул головой, отгоняя наваждение, и стал оглядываться дальше. Каминный зал полковнику понравился. Пол в помещении, выложенный мрамором, завораживал затейливой мозаикой, а огромный дубовый стол, с расставленными вокруг него стульями, напоминающими королевские троны, украшала чудесная резьба.

На душе было спокойно и радостно. Война закончилась. А вокруг цвели яблони и дурманящее пахло мирной жизнью. Запах этот пьянил и кружил голову.

Короткий вой снаряда и взрыв, отбросивший полковника к стене, слились воедино. Сразу же за окнами, забранными тяжёлыми коваными решётками, застучал пулемёт, раздалось ещё несколько взрывов, и стало тихо. Полковник тяжело поднялся и огляделся в поисках слетевшей фуражки. Снаряд, выпущенный, судя по всему, из немецкого самоходного орудия «Фердинанд», полковник узнал его по характерному звуку, влетел в окно и разорвался, угодив прямо в камин. Подняв фуражку и отряхнувшись, полковник увидел, что среди обломков камина что-то блестит. Наклонившись, Лелюх поднял с пола медальон в виде разрубленного пополам мальтийского креста на массивной золотой цепи, в звеньях которой угадывались какие-то непонятные символы.

— Товарищ полковник, — в зал влетел капитан Воробьёв в перемазанной глиной гимнастёрке, — с вами всё нормально?

— У меня-то всё в порядке. А у вас? Докладывайте, — и полковник машинально положил находку в планшет.

— «Фердинанд» недобитый из леса выполз. Сделал три выстрела, ну мы его… В общем, у леса догорает.

— Потери есть?

— Никак нет, товарищ полковник. Все, вроде, целы.

— Вроде… Вечно у тебя, Воробьёв, всё не как у людей, — махнул рукой полковник.

2

Ноябрь 1987 года

Первой мыслью, когда я, не раздеваясь, упала на кровать, было то, что в спальном помещении довольно прохладно. Хотя слово «прохладно» ни в коей мере не отражало действительности. Как, впрочем, и комната, где я завалилась на «боковую» с намерением поспать. Это помещение назвать спальней язык не поворачивался. Но на температуру воздуха мне было решительно наплевать, главное — я добралась, наконец, до кровати. Усталость действительно валила с ног. Думаю, что даже приказ о немедленном увольнении в запас не заставил бы меня пошевелить и пальцем. Однако вторая мысль, посетившая меня, когда я услышала команду «в ружьё!», подсказывала, что это далеко не так. Дело в том, что можно игнорировать всё что угодно, но только не завывание тревожной сирены — оно поднимет и мёртвого. Поэтому ничего не оставалось, как примириться с третьей мыслью о том, что вставать всё равно придётся. И побыстрее.