Книги
Институтки. Тайны жизни воспитанниц
– Белый цвет, – начал он, – есть символ невинности. Институт выпускает вас из стен своих невинными душою и телом. Да почиет на вас благословение Божие, и да не сотрет с вас жизнь невинности, наложенной на вас институтом…
Девочки плакали… Речь кончилась, стали выходить из церкви. Когда Надя Франк проходила уже церковные двери и здоровалась с Андрюшей, то услышала сзади себя:
– А вы-таки плакали?
Она радостно обернулась: рядом с ней стоял Евгений Михайлович, сдержавший свое слово и приехавший к ее выпуску.
– А цветы засушили? – весело спросила она его. Вместо ответа молодой человек просунул пальцы за борт сюртука и между двумя пуговицами осторожно потянул синюю ленточку.
– Цветы здесь, – сказал он.
Надя покраснела, засмеялась и пошла вслед за подругами.
Снова весь институт собрался в актовой зале. Maman сказала небольшую речь, ту же, которую говорила каждый год. Затем все девочки по очереди подходили благодарить ее и целовали руку. Потом сказал свою речь Минаев, затем все классы, кроме второго (ныне первого), ушли, и девочки снова разбились группами. Теперь шло сердечное прощание с классными дамами, с любимыми учителями, просьбы о фотографических карточках. Прощаясь с остающимися подругами, записывали адреса. Давали клятвы писать, не забывать.
Наконец шляпы надеты. Последние объятия и поцелуи кончены. Девочки двинулись в сопровождении родственников в швейцарскую; надеты пальто, накидки. Карета за каретой подъезжает к крыльцу, и девочки разъезжаются по домам.
– Прощайте, Шкот, прощайте, моя королева, – шепчет Франк своей подруге, и девочки в первый раз обнимаются и горячо целуют друг друга.
– Прощай, Люда, не плачь, не плачь! – обращается Надя к пепиньерке.
– Не плачьте, Люда, – слышит девушка с другой стороны, и слезы ее высыхают, глаза сияют, и она весело говорит:
– Я и не плачу, m-r Andre!
– Прощайте, Надежда Александровна, желаю вам счастья, – говорит Евгений Михайлович, подсаживая в карету Надю Франк.
– Счастливо оставаться! – говорит Яков, захлопывая дверцы последней кареты и кладя в карман последнюю полученную трехрублевку.
Двери швейцарской захлопываются, и тридцать благовоспитанных девиц навсегда покидают свой родной институт.
Воспитанницы Павловского института. 1900-е гг.
Недочеты жизни современной женщины
Случалось ли вам когда-нибудь проезжать мимо деревни летним поздним вечером? Вы видели обыденную, мирную картину отходящей ко сну деревни: в избах кое-где мелькал огонек, ленивым лаем перекликались собаки, скрипела по дороге запоздавшая телега, где-нибудь в окне виднелась рука старухи, дергающая веревку подвешенной колыбели, и вам казалось, что все здесь нормально, спокойно, что жизнь течет здесь мирная, а может быть и счастливая. Вам грезилась какая-то элегия, мысли о беззащитности, голоде, смертности детей, о тяжелой, угрюмой жизни наших темных крестьян вам в эти минуты даже не приходили в голову.
И, вдруг, оставив уже за собою красивую картину села, заснувшего в последних лучах заходящего солнца, вы слышите звуки набата. Страшные, дребезжащие, жидкие, беспомощные удары несутся с церковной колокольни и как раздирающий душу голос кричат: «Горим! Горим! Беспомощно, безвестно погибнем здесь все, наутро старые и малые останутся без крова, без пищи!..» Мигом вся дремотная лень слетела с вас, в мозгу проносятся страшные образы: соломенные крыши, маленькие рассохшиеся ведра, загоны из дранок, за которыми стоит скот, узкие колодцы как единственные хранилища воды и неумелая, бестолковая, недисциплинированная помощь обезумевших от страха людей.