– Вольно, поручик... Еще ничего не кончилось...

Это точно, подумал я. Еще все длится и продолжается.

– И вот что, Игорь. Будешь работать на новом направлении?

Я не стал уточнять – на каком "новом". Это было ясно.

– А – нужно? Вообще? На этом направлении?

Тарантул долго молчал. Очень долго. Я ждал. Он тоже не знал ответа, но думал-то он об этом куда больше, чем я...

– Нужно... не нужно... – пробормотал он наконец. – Не то это. Не тот разговор. Они есть, они действуют – значит, мы должны знать о них все. По возможности все. А зная – решать, что делать. Но – зная. Не гадать, как сейчас... Может быть, мы будем помогать им. А может, истреблять, как псов. Это решится само – потом. А сейчас – знать. Они лезут в нашу жизнь, играют нами, как... как куклами... – Тарантул закашлялся. – Как оловянными солдатиками. Это унизительно, наконец. Мы люди, и мы должны заставить их считаться с собой...

– Заставить... – усомнился я. – Шеф, а не кажется вам, что мы с вами уже в какой-то степени – их агенты? Независимо от своего желания?

– Кажется, – тут же согласился он. – Ну и что? Пусть мы даже на триста процентов будем действовать в их интересах – но и в наших ведь тоже! Представь – им вдруг станет невмоготу от того, что творится тут, и они решат, скажем, отдать победу Сталину? Что получится?

– Шеф, – сказал я, – вы меня убедили. Но прежде чем дать ответ, я хотел бы принять душ и выспаться.

– Душ – пожалуйста. А выспаться – уже дома.

– Но – сегодня?

– Сегодня.

Я чуть не умер под душем. От наслаждения, боли и слабости. Но все-таки не умер.

Когда я вышел из душа, похожий на полурастаявшего снеговика, Тарантул сидел все в той же позе: одна нога на столе, щекой опирается... о, нет, переменил позу – не на ладонь, а на сжатый кулак. Он напоминал Атоса из богато иллюстрированного, но очень древнего, без обложки и многих страниц, "Виконта де Бражелона", который как-то приблудился ко мне и живет в моем старом доме – вместе с другими старыми, странными и никому не нужными вещами вроде черного репродуктора-тарелки, двух белых фарфоровых собачек, фарфоровой же бутылки в форме рыбы, стоящей на хвосте, "Краткого курса истории ВКП(б)" с карандашными пометками на полях, пачки перевязанных ленточкой писем с ятями и твердыми знаками, подшивки журнала "Знание-сила" за тридцать третий год без последнего номера... Домой, подумал я, домой. Без Гвоздева. К черту Гвоздево. Домой.

И тут снова побежала по-щеке-на-подбородок-на-пол струйка крови: потревожил, приподнял коросту. Я матюгнулся, а Тарантул, вспорхнув, закружился, засуетился вокруг меня, перевязывая, обмазывая с головы до ног йодом, давая какие-то советы и что-то объясняя. Наконец, он закончил малярные работы, дал мне надеть, кряхтя и поеживаясь – это я, конечно, кряхтел и поеживался – комбинезон, потом почесал нос и спросил:

– Слушай, сынок, а нет ли тут места, где можно выпить?

Места – выпить... В памяти моей пролистнулось несколько страниц, и я ответил:

– Есть такое место!

Небо имело пепельный цвет, а солнце висело над крышами близким и четко вырезанным оранжевым диском. Тени были густо-черные. После ночной пиротехники, если не пройдут дожди или не подует ветер, такое непотребство может продержаться не один день.