— А комнаты есть? — солдат вовсе не хотел спать ни на полу, ни на лавке.
— Есть одна.
— С кроватью?
— И с кроватью, и с тюфяком.
— Я буду там спать.
— Папаша никого в ту комнату класть не велит.
— Плевать мне на твоего папашу. Спать буду в той комнате на кровать с тюфяком, а сверху простыню постели.
— С простыней? — ехидно фыркнула девица. — И правда, барыня.
— Еще раз сравнишь меня с барыней — получишь по заду, а рука у меня тяжелая. Неси молоко и постели постель.
Буркнув что-то едкое, девица ушла.
— Еган! — окликнул Волков мужика, сидевшего и дремавшего на лавке.
— Да, господин.
— Перебери тряпки, посмотри, что можно отстирать, что зашить. Остальное выброси.
— Все доспехи и оружие отнеси в мою комнату. Лошадь мою почисть, а всех остальных покорми, — солдат кинул мужику маленькую серебряную монету.
— Все сделаю, господин, — ответил Еган, ловя крейцер.
— А где тот мальчишка, что поехал к монахам?
— Не знаю, господин. Дорога не близкая, но, думаю, он уже должен ехать обратно.
Тюфяк был старый, влажный и вонял гнилью, а вот простыня была хорошей, плотной. На некоторое время такая простыня задержит клопов. Нога, если ее не тревожить, почти не болела, а вот плечо ныло, ныло, ныло и ныло. Хотелось все время перевернуться и лечь поудобнее, или сесть, но, как он не вертелся, боль не проходила, выматывала, не давала уснуть.
«Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются, — в который раз вспомнил слова старого сержанта солдат. — Это уж не извольте сомневаться. Ad plenum[7]». Он подумал, что без маковых капель заснуть не сможет, и тут же заснул.
Глава третья