Книги

Император Единства

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не могу ответить, Государь. Их слишком много. Возможно и есть, но вряд ли их большой процент. Есть те, кто служит в армии или на госслужбе, но, в основном, бузят те, кто никогда не занимался никакой коммерцией и жил лишь тем, что имел со своей земли, либо сдавая ее в аренду, либо закладывая в банк, либо то и другое.

— Понятно. Вот тех, кто верно служит Отечеству, нужно как-то уважить. Жду ваших предложений.

— Слушаюсь, Ваше Величество!

— Павел Григорьевич, вы можете держать остальную эту публику под контролем, не допуская серьезных заговоров?

Командующий ОКЖ генерал Курлов поднялся и оправил мундир.

— Думаю, да, Государь. Они разрознены, денег у них не так много. Я бы скорее опасался, что крупная рыба может через них попытаться нанести удар.

Помолчав несколько мгновений, заключаю:

— Что ж, тогда следите за ними. И за теми, кто попытается через них ударить. И при малейшем намеке на попытку потрепаться о заговоре, берите всех. Устройте несколько показательных процессов с самыми жесткими публичными карами. Нам нужно жестко напугать эту публику, да так, чтобы они мочили штанишки, только от одной мысли о крамоле. Никакой жалости. Всех под нож истории. Вы меня понимаете?

— Да, Государь!

ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ. ИУДЕЯ. ИЕРУСАЛИМ. 28 августа (10 сентября) 1917 года.

Майор Вюрт фон Вюртенау смотрел, как последние из его подчиненных выходят из ворот Святого Города. Они выходили при полном вооружении, и даже с обозом, который русские любезно разрешили им взять с собой.

— Как видите, герр майор, мы люди слова, и вы забрали все, что хотели и все, что могли увезти с собой. Вы поступили очень мудро, отказавшись от сопротивления и избавив своих людей от верной гибели.

Немец покосился на самодовольного русского офицера. Знал бы этот Устинофф, о том, что он, фон Вюртенау, ни на секунду не колебался и был готов умереть сегодня утром. Как и многие его солдаты. Но приказ из Берлина был однозначным — Иерусалим срочно сдать русским до подхода британских сил.

Он мог лишь гадать, чем было вызвано столь странное решение.

Очевидно тут замешана какая-то политика из высших сфер, которая недоступна для понимания простому тыловому майору, пусть и с благородной приставкой «фон» перед его древней фамилией.

МОСКВА. КРЕМЛЬ. ДОМ ИМПЕРИИ. 28 августа (10 сентября) 1917 года.

Я отыскал Машу в библиотеке и с удивлением увидел, что она обложилась всякого рода путеводителями и справочниками по Италии и по югу Франции.

— За Италией соскучилась, солнышко?

Царица подняла голову и лукаво улыбнулась.

— Ну… как война эта закончится, я бы, конечно, съездила туда. С официальным визитом.

Чмокаю ее в губы и усаживаюсь в кресло напротив.

— Понимаю. Вероятно, будет презабавным это ощущение — вернуться в Рим, уже будучи Императрицей двух других Римов.