На допросах настойчиво проводилась тема антисоветской деятельности Булгакова и необходимость создать видимость некой организации, которой руководил покойный писатель, где Ермолинский был одним из членов. “Подойди к столу и распишись, – говорил ему после избиений следователь в Лефортово. – Тебе предъявлено обвинение по статье 58-й. Прочти, прежде чем подписывать. Читать умеешь, интеллигент с высшим образованием. Видишь – пункт первый: измена родине и шпионаж. Далее – участие в контрреволюционном заговоре и антисоветская пропаганда”[82]. Он не подписывал. А после непрерывных избиений и пыток Ермолинский решил покончить с собой.

Описывал он это так: “Я уже улавливал малейшее шевеление за дверью. Глазок щелкнул, закрылся, я хорошо слышал, как от моей камеры удалялись шаги. В то же мгновение я полоснул осколком по вене на левой руке. Кровь брызнула. Но они бдительны, чертовски бдительны! Ворвались тотчас. В неясном сознании я видел, как вокруг меня суетятся люди, мелькнул человек в белом халате. Мне туго перевязали руку повыше локтя, йодом смазали рану и наложили бинт на порванное место. Нет, рана была неглубока. Я слышал, как они говорили: – В карцер бы его за это… – Нельзя, загнется… – Вам-то что, а мне отвечать?.. Впрочем, мне было все равно, о чем они говорили. Я тихо лежал. Койку в этот день оставили открытой”[83]. Он выжил.

Теперь они говорят, что снимают с него шпионаж, итальянцев, но все больше – о Булгакове: