— Раздевайся.

— Ммм… Тогда пусть они выйдут… ты и я, комиссар…

— Рубашку, брюки, трусы, носки, тапки… Скидывай с себя все, чтобы я мог посмотреть, и складывай в кучу на полу.

Лукавая ухмылка сменилась грязноватым смешком, когда Заравич обнажил свое бледное тело. Он бросал одежду на пол, подмигивая Хермансон.

— Ну что, такой я вам больше нравлюсь, да? Что скажешь, девушка? Или ты, молчаливый незнакомец? Или престарелый комиссар, что, если ты…

— А ну, становись раком и раздвигай ляжки.

Заравич не впервые оказался за решеткой, поэтому молча пожал плечами и сделал то, о чем его просили.

— Так?

— Можешь одеваться.

— Ты разочарован, комиссар? Похоже, ты все-таки что-то искал. Потому что, если здесь и был какой-нибудь телефон или, к примеру, кипа бумаг, — ну, то, что обычно бывает у людей в камере, — то с полчаса назад я сходил в туалет и потом смыл все вместе со всем этим. С мобильником и бумагами, я имею в виду.

Ни слова не говоря, Гренс отодвинул стоявших у него на пути Марианну и Свена, хлопнул дверью и помчался по коридору в сторону туалета. Он вытащил латексные перчатки, которые всегда носил в кармане рубахи, и, морщась от боли в ноге, лег на живот возле унитаза. Но, сколько ни шарил в трубе, где только мог достать, рука хватала только воду. Мобильник улетучился. А вместе с ним и возможность локализации разговора.

На мгновение комиссар ослеп от ярости, которой ухмыляющийся дьявол ни в коем случае не должен был видеть.

Он крикнул Марианну и Свена, с силой толкнул дверь камеры снаружи, избегая лишний раз глядеть на голого Заравича, и побежал к охраннику.

— У вас есть свободная камера?

— Что?

— Камера… которая на этот момент не занята?

Молодой охранник как будто сомневался, что расслышал правильно.

— Свободная камера, вы сказали?

— Да.

— И зачем она вам?