8

Старуха увела его быстро, но это не помогло. Женя дала им с собой горсть «коровок» и яблоко. Она надеялась, что, когда за мальчиком закроется дверь, все снова станет как раньше – как утром, как накануне, сочным и праздничным. Но вот он ушел – а все вокруг так и осталось подпорченным. Как будто над полом пополз холодный сквозняк. Как будто под слоем краски Medieval Red Wine возникла тонкая трещина – едва заметная хрупкая ниточка пустоты, которая скоро оплетет стены сплошной паутиной.

Как будто прозрачная, гладкая пленка счастья, в которую Женя была запеленута, порвалась. И все, что снаружи, оказалось холодным и грубым.

Холодным был дом – она закрыла в спальне окно, но сквозняк никуда не делся.

Холодным был Даня – проснулся в плохом настроении, весь вечер смотрел телевизор, на вопросы отвечал односложно.

Холодной и грубой была их дочь – сидела в своей комнате, закрыв дверь и уткнувшись в «Споки», а когда Женя пришла сказать, что ужин готов, по-хамски окрысилась:

– Вообще-то надо стучать.

– Вообще-то это решаю я, – разозлилась Женя. – Стучать или нет. Я устанавливаю правила в этом доме.

– И папа, – тихо дополнила Тася.

– Да. И папа, – Женя сделала каменное лицо.

– А папа считает, что ко мне в комнату надо стучать.

Женя почувствовала, как волна холодного бешенства прокатилась от живота к голове, захлестнула гортань, а потом глаза – не слезами, а как будто толченой стеклянной крошкой. Покатав на языке и проглотив эти стекла, она сказала противно дрожащим голосом:

– Папы слишком долго тут не было, чтобы он мог указывать мне, как «надо». Тебе ясно? Ясно?

Тася равнодушно кивнула.

– Я решила, – Женя сделала ударение на «я», – что с сегодняшнего дня дверь в твою комнату должна быть всегда открыта. Это ясно?

– Нет, – ответила Тася.

– Что конкретно неясно? – отчеканила Женя, ненавидя себя за эти армейские интонации. Так нельзя с ребенком. Так нельзя говорить с ребенком.