— Нельзя держать того, кого любишь, — тихо и очень ровно ответил Кей.
Бонни вздрогнул, словно слова Кея были ядом, попавшим на его кожу. Нельзя держать? Нет. Нужно. Нужно держать! Так крепко, чтобы даже не хотелось вырваться. Так крепко, как Кей держит Бонни. Почему Розе оказалось этого мало? Как ей вообще могло прийти в голову бросить Кея? Почему все женщины — бешеные суки?!
— Она мизинца твоего не стоит, Британия, — Бонни почти верил в то, что говорил.
— Стоит, Сицилия. Она стоит всего мира.
— Но… она же…
— Я люблю ее. Она вернется, Сицилия. Подумает немного, успокоится, и вернется.
— Хочешь, полетим за ней в Москву? Вместе?
Кей покачал головой и погладил Бонни по щеке.
— Я не могу. Не сейчас, — и горько улыбнулся: — Можем мы хотя бы эту ночь провести с тобой вдвоем?
— Конечно, Британия, — кивнул Бонни, расстегивая свою рубашку.
Эту ночь — да. А дальше он знает, что делать. Никто, никогда не смеет бросать Кея!
11. Лучший твой подарок…
Глубоко вздохнув, как перед нырком в ледяную прорубь, я распахнула дверь и впустила в квартиру хмурого и злого, как тысяча чертей, Бонни.
— Какого черта ты удрала в Москву? — было первым, что я от него услышала.
Конечно, здороваться — это не для настоящих козлогениев. Надо сразу рога наперевес и бодаться. Сукин сын!
— Захотелось, — моментально вспыхнула я. — Если все сказал, проваливай.
Несколько секунд он мерил меня ненавидящим взглядом: от повязанной на голову косынки вниз, до древних разношенных кедов. Особенно задержался на швабре в моих руках. Потом оглядел доступные от двери части коридора и вернулся взглядом ко мне. Я с большим трудом держалась, чтобы не огреть его шваброй по тыкве. В которой, похоже, происходила какая-то мыслительная деятельность.
— Собирай чемодан, ты возвращаешься в Нью-Йорк, — скомандовал мистер Баран.