Еще Польска не сгинэла

^{(продолжение)}

Казик Рокоссовский был хлопцем упрямым и настойчивым, несмотря на свой юный возраст. Поставив перед собой какую-нибудь цель, он упорно стремился к ней всеми доступными способами. Сейчас очередная цель была достигнута, и Казик наслаждался часами спокойствия в ожидании той минуты, когда на крыльцо усадьбы, звеня серебром шпор, выйдет командир и негромко скомандует «Седлай». Вскинется к солнцу фанфара сигналиста, взлетят над фольварком звенящие такты – и засуетятся, мгновенно забыв об отдыхе, бойцы у коней, а чуть позже затрепещет на ветру прапор в руке знаменщика, Гжегож Котовский в своих великолепных алых галифе и малиновой рогатувке выедет в голову отряда, и пестрый шквадрон вновь двинется за ним. Двинется, не спрашивая, куда ведет их любимый командир: к новому ли бою или к радостной встрече в очередной освобожденной от германца деревне.

А пока не прозвучал приказ, можно и отдохнуть, благо долгим был путь к сегодняшнему дню. За плечами Казимежа осталось много тягот и опасностей. Остался позади переход через тайный контрабандистский брод на реке, разделившей Польшу на землю славянскую и землю германскую, когда главной заботой Рокоссовского было уберечь от воды потертый «велодог» и затвердевший в камень кусок черствого хлеба с запрятанной запиской-удостоверением от подпольного рабочего комитета варшавских трикотажников. Остались недели блужданий от хутора к хутору, без дорог по лесам в поисках партизан. Осталась драка с полицейским, решившим задержать подозрительно оборванного высокого парня в крайне нетипичной для германских территорий черной сатиновой косоворотке под потертым пиджаком. Осталась радость, когда наконец на лесной просеке его остановил оклик на польском и из-за кустов подошли двое вооруженных в штатском платье, на шапках у которых выделялись бело-красные ленточки и вырезанные из консервных банок, уже успевшие подернуться точками ржавчины орлы без корон. Радостным воспоминанием осталась и встреча с Гжегошем Котовским. Знаменитый в Российской империи атаман, заметки о похождениях и подвигах которого маленькому Казику читал когда-то из газет отец, Ксаверий Юзефович, человек, раздававший отнятое у помещиков и ростовциков беднякам и неоднократно убегавший из тюрьмы и с каторги, и при встрече оправдал ожидания Рокоссовского, давно создавшего мысленный образ благородного разбойника, после очередного побега перебравшегося в начинающую закипать германскую часть Польши и поднявшего знамя не столько национального, под которым выступали повстанцы и Довбор-Мусницкого, и Минкевича, сколько национально-революционного восстания. В известной своими рабочими и повстанческими традициями Силезии Котовскому довольно скоро удалось создать первый партизанский отряд – «Шквадрон Косиньежски».

Одетый в живописную черную куртку-доломан германского гусара, алые галифе, обутый в матово сияющие сапоги со звенящими серебряными монетками шпорами, Котовский на полторы головы возвышался над большинством партизан-«косиньеров». Также отличавшийся почти двухметровым ростом Рокоссовский с первых мгновений почувствовал, что вызвал симпатию у этого богатыря. Когда же Котовский ознакомился с запиской подпольного социалистического комитета с просьбой «принять товарища Казимежа в отряд борцов за нашу вольность и вашу», то совсем подобрел.

– Да, «товарищ Казимеж», это ж надо, куда тебя занесло: из самой Варшавы аж почти до бреславльских земель! Без малого треть Польши протопал – и все, небось, ножками?

– Не все. Верст с двенадцать с хлопами на телегах проехал, – широко улыбнулся в ответ Казик.

– Да, двенадцать верст – это сильно! Я вот, помню, тоже как-то ножками потопал: от Нерчинских рудников до Читы, когда с каторги ушел. А сколько тебе годов? По росту вроде парень, а на лицо – совсем молодой вьюнош. Сознавайся, как на исповеди!

– Ну… Это… Шестнадцать…

– Будет?

– Будет. В декабре точно будет.

– Э, брат, до декабря еще дожить надо. А чтоб дожить, нам как следует подраться придется: вон сколько вокруг немецкого воронья! Ты хоть стрелять-то умеешь?