– Какие что?

– Ох и горе-помощник мне достался. Название и основные характеристики задания мне на глаза выведи. Не сейчас, потом, когда кузнец историю расскажет и даст мне следующее задание.

И уже оборачиваясь к стоящему в ожидании кузнецу:

– Я согласен взяться за твое задание. Расскажи мне историю своего побратима.

Кузнец одобрительно кивнул. Одновременно прозвучало «дзынь» – сработала система, оповещая Тёма о получении им задания.

– Вот ты говоришь «Кузнец», да и другие ко мне только «Кузнец» или «Хромой» обращаются. И мало кто знает, что имя мое Каирин.

На этом месте Тём довольно хмыкнул. Раз по имени не зовут, значит над персонажем подсвечивается только «кузнец», а имя – это следующий правильный шаг в прокачке репутации. Каирин, между тем, продолжал свою историю.

– А я ведь не потомственный кузнец. В молодости я, как и любой другой морской король, рвался в море, меня манила добыча и жаркие схватки. А о молоте и горне я тогда, считай, ничего и не знал.

Мне повезло, что на драккар, к которому я пристал, подобралась славная ватага. У нас сложился один из сильнейших корабельных хирдов на всём побережье. Там я и встретился со своим будущим побратимом. От рождения его звали Галах, но я узнал его имя намного позже нашей первой встречи. Он просил нас называть его Бедой, и весь наш хирд звал его только так. Потому что это было правильное, очень ему подходящее имя. Таким он был для наших врагов.

Искусней бойца, чем Беда, не было на всём Северном море. Это было тем удивительнее, что Беда не был Морским королем по рождению. Он пришёл на побережье откуда-то с юга. На нем, кроме оружия, была обычная кольчуга, за спиной котомка. На вопрос нашего ярла он ответил, что служил в каких-то вольных ротах, там его прозвали Бедой и другого имени у него нет. Из оружия – короткий меч да копье. Только странное какое-то копье, непривычное нам совсем: короткое и с длинным широким лезвием. Мы вначале посмеялись над этим копьем – ни метнуть, как следует, ни врага с борта на острие поднять. Но уже в первом бою он показал всем нам, что самый правильный смех не на берегу, за кружкой пенного эля, а в бою, в гуще своих врагов.

Он не был постоянным воином хирда и очень часто куда-то надолго уходил. Но когда возвращался, ему всегда находилось место на драккаре. Таким воинам в их праве на битву не отказывают.

Кузнец задумался, унесшись своими мыслями в славные денечки набегов и схваток. Тём не торопил, он чувствовал, что возникшая в рассказе пауза не для вопросов. Через минуту Каирин уже снова был с ним и продолжил историю.

– Беда всё о чем-то со скальдами разговаривал, а когда в уважение воинское вошёл, то и к ярлам на беседы захаживал. Он меня вытащил с перерубленной ногой из последнего моего боя, сначала внес на драккар, а потом на руках принес в кузницу к Фроки, с которым тоже был дружен. Я тогда очень злился на Галаха. Дураком был, молодым, глупым! Решил, что моя жизнь кончена, умереть хотел. Всё думал, кому я теперь, калека, без денег и славы нужен? Галах же сказал мне лишь одно слово: «Живи».

Я ему не сразу поверил. Но, к моей удаче, в то время он надолго задержался в Ольхаре и часто навещал меня и поддерживал, каждый раз рассказывая ту или иную историю из своей жизни.

Я поначалу слушать его не хотел. Но случился день, когда после очередного высказанного мной желания умереть, Галах вынес меня на берег, достал свой короткий клинок и предложил над полоской земли рядом с морем ладони надрезать и кровь смешать. Вот тогда я ему совсем поверил. У нас делают такое, только когда человеку верят, как себе. И я захотел жить.

А Галах поверил в меня и мне. Однажды, когда я уже работал у Фроки, перед тем как опять пропасть надолго, он рассказал мне свое семейное придание о Чаше, затерянной в разрушенном подземном храме. Чаше, могущей чёрную душу сделать белой, а мертвое тело – живым. Это Чаша в Золотой век Файролла принадлежала той, кто была мамой для этого мира и для его Богов.

Кому-то другому я бы не поверил. Чаша мамы Богов, которых нет? Такое мог придумать только сумасшедший. Но Галаху я уже верил, как себе, если не больше. Поверил и в разрушенный Храм, затерявшийся где-то в наших краях.

Ведь именно за этой Чашей он и пришёл к нам на Север, про неё пытал сказителей и вождей, даже до духов холмов и последнего шамана пифэри добрался.

Уж не знаю, нашёл ли он кого-то, знающего об этом разрушенном Храме, или повезло самому найти дорогу к нему. Но однажды весной он пришёл проститься со мной. Я уже понемногу подменял Фроки в кузне и встретил Беду на пороге – веселого, радостно танцующего со своим копьем в предвкушении скорого чуда.

Каирин опять замолчал, в очередной раз в своем сердце отпуская уходящего за мечтой побратима. Было видно, что рассказ дался ему не просто, и он снова разворошил в своей душе так и не зажившую рану.